«Питтсбург Пингвинз» в сезоне 1967/1968
Поделись знанием:
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
| Питтсбург Пингвинз в сезоне 1967/1968 | |
|---|---|
| Дивизион | Западный 5 место |
| Статистика | 27-13-34 |
| Домашние встречи | 15–12–10 |
| Выездные встречи | 12–22–3 |
| Заброшенные шайбы | 195 |
| Пропущенные шайбы | 216 |
| Командная информация | |
| Генеральный менеджер | Джек Райли |
| Главный тренер | Ред Салливан |
| Капитан | Эйб Макдональд |
| Ассистенты капитана | Лео Буавен Эрл Ингарфилд Эл Макнейл |
| Арена | Сивик-арена |
| Средняя посещаемость | 7.405 (59.2%) |
| Достижения игроков | |
| Заброшенные шайбы | Эйб Макдональд (22) |
| Результативные передачи | Энди Бэтгейт (39) |
| Набранные очки | Энди Бэтгейт (59) |
| Штрафные минуты | Лео Буавен (74) |
| Победы | Лес Бинкли (20) |
| Среднее число пропущенных шайб за матч |
Хэнк Бассен (2,86) |
1968/69 → | |
Сезон 1967/68 является для «Питтсбург Пингвинз» первым в НХЛ. Питтсбург был одним из шести городов США, получивших место в НХЛ, в результате Расширения НХЛ в 1967 году. Начался 51-ый сезон НХЛ 11 октября 1967 года и закончился 11 мая 1968 года.
Содержание
Межсезонье
8 февраля 1966 года НХЛ вручила франшизу Питтсбургу.
Владелец нового клуба сенатор Джек Эдвин Макгрегор и его друг и деловой партнер Питер Блок наняли в качестве генерального менеджера Джека Райли, который сразу начал поиск хоккеистов в низших хоккейных лигах. Первыми игроками подписавшими контракт с новым клубом стали: Лес Бинкли, Тед Ланьон, Дик Маттиусси и Билл Спир.
Название новой команды было выбрано по итогам конкурса в местной газете: 10 февраля 1967 года новая команда стала известна как Пингвины.
На драфте расширения НХЛ в 1967 году Райли делает ставку на опытных игроков, в основном игравших ранее в Нью-Йорк Рейнджерс. Кстати, главный тренер Ред Салливан тоже ранее был главным тренером Рейнджеров. Но, главным приобретением в межсезонье стал 34-летний Энди Бэйтгейт.
Драфт расширения
На драфте Питтсбург выбрал 20 хоккеистов.
Любительский драфт
| № раунда | № общий | Игрок | Амплуа | Бывший клуб | Примечания |
|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 2 | Стив Рекси | Голкипер | Belleville Mohawks OHA Sr. A | в НХЛ не играл |
| 2 | 11 | Боб Смит | Центр | Sault Ste. Marie Greyhounds (NOJHL) | в НХЛ не играл |
После драфта Джек Райли предложил Стиву Рекси годовой контракт на сумму $7,500 плюс бонус на такую же сумму. Однако, Стив предпочел выступление в составе сборной Канады на международной арене. На Зимних Олимпийских играх 1968 года Стив не провел ни одной игры, уступив место в воротах голкиперам Кену Бродерику и Уэйну Стивенсону. Напомню, тогда сборная Канады завоевала бронзовые медали.
Обмены в межсезонье
| В Питтсбург Пингвинз Пол Андреа Джордж Коник Данк МакКаллум Фрэнк Фрэнсис |
6 июня 1967 | В Нью-Йорк Рейнджерс Ларри Джеффри |
| В Питтсбург Пингвинз Хэнк Бассен |
7 сентября 1967 | В Детройт Ред Уингз Рой Эдвардс |
Список
| N | Нац | Игрок | П | Рост | Вес | ХК | ДР | Воз | С | Место рождения |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 |  |
Хэнк Бассен | В | 178 | 82 | ЛХ | 06.12.1932 | 35 | 8 | Калгари, Альберта |
| 2 | |
Лео Буавен (А) | З | 173 | 83 | ЛХ | 02.08.1932 | 35 | 16 | Прескотт, Онтарио |
| 3 | |
Эл Макнейл (А) | З | 178 | 83 | ЛХ | 27.09.1935 | 32 | 10 | Сидней, Новая Шотландия |
| 4 | |
Ноэль Прайс | З | 183 | 86 | ЛХ | 09.12.1935 | 32 | 7 | Броквилл, Онтарио |
| 5 | |
Дик Маттиусси | З | 178 | 84 | ЛХ | 01.05.1938 | 29 | 0 | Смут Рок Фолс, Онтарио |
| 5 | |
Тед Ланьон | З | 180 | 79 | ПХ | 11.06.1939 | 28 | 0 | Виннипег, Манитоба |
| 6 | |
Данк МакКаллум | З | 185 | 88 | ПХ | 29.03.1940 | 27 | 1 | Флин-Флон, Манитоба |
| 7 | |
Арт Стрэттон | ЦФ | 180 | 77 | ЛХ | 08.10.1935 | 32 | 3 | Виннипег, Манитоба |
| 8 | |
Вэл Фонтейн | ЛФ | 178 | 73 | ЛХ | 02.12.1933 | 34 | 8 | Уэтаскивин, Альберта |
| 9 | |
Энди Бэтгейт | ПФ | 183 | 82 | ПХ | 28.08.1932 | 35 | 15 | Виннипег, Манитоба |
| 10 | |
Ирл Ингарфилд (А) | ЦФ | 180 | 84 | ЛХ | 25.10.1934 | 33 | 9 | Летбридж, Альберта |
| 11 | |
Джин Убриако | ЦФ | 173 | 71 | ЛХ | 26.12.1937 | 30 | 0 | Су-Сент-Мари, Онтарио |
| 12 | |
Кен Шинкел | ПФ | 178 | 78 | ПХ | 27.11.1932 | 35 | 6 | Янсен, Саскачеван |
| 14 | |
Билли Ди | ЛФ | 173 | 79 | ЛХ | 03.04.1933 | 34 | 3 | Эдмонтон, Альберта |
| 15 | |
Боб Диллабоу | ЦФ | 178 | 82 | ЛХ | 27.04.1941 | 26 | 4 | Бельвиль, Онтарио |
| 16 |  |
Уэйн Хикс | ПФ | 180 | 84 | ПХ | 09.04.1937 | 30 | 3 | Абердин, Вашингтон |
| 17 | |
Билл Спир | З | 180 | 93 | ЛХ | 20.03.1942 | 25 | 0 | Линдсей, Онтарио |
| 18 | |
Джордж Коник | З | 180 | 86 | ЛХ | 04.05.1937 | 30 | 0 | Флин-Флон, Манитоба |
| 19 | |
Бобби Ривар | ЦФ | 173 | 70 | ЛХ | 01.08.1939 | 28 | 0 | Шербрук, Квебек |
| 20 | |
Эйб Макдональд (К) | ЛФ | 190 | 87 | ЛХ | 18.02.1936 | 31 | 9 | Виннипег, Манитоба |
| 21 | |
Кит Маккрири | ЛФ | 178 | 82 | ЛХ | 19.06.1940 | 27 | 1 | Сандридж, Онтарио |
| 22 | |
Пол Андреа | ПФ | 178 | 79 | ЛХ | 31.07.1941 | 26 | 1 | Север Сидней, Новая Шотландия |
| 23 | |
Мел Пирсон | ЛФ | 178 | 79 | ЛХ | 29.04.1938 | 29 | 4 | Флин-Флон, Манитоба |
| 30 | |
Лес Бинкли | В | 183 | 79 | ПХ | 06.06.1934 | 33 | 0 | Оуэн-Саунд, Онтарио |
Регулярный чемпионат
Сокращения: # = итоговое место в регулярном чемпионате, В = количество побед, Н = количество игр, закончившихся в ничью, П = количество поражений, ЗШ - заброшено шайб, ПШ - пропущено шайб
| # | Команда | Игр | В | Н | П | ЗШ | ПШ | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Западный дивизион | ||||||||
| 1 | Филадельфия Флайерз ♦ | 74 | 31 | 11 | 32 | 173 | 179 | 73 |
| 2 | Лос-Анджелес Кингз ♦ | 74 | 31 | 10 | 33 | 200 | 224 | 72 |
| 3 | Сент-Луис Блюз ♦ | 74 | 27 | 16 | 31 | 177 | 191 | 70 |
| 4 | Миннесота Норт Старс ♦ | 74 | 27 | 15 | 32 | 191 | 226 | 69 |
| 5 | Питтсбург Пингвинз | 74 | 27 | 13 | 34 | 195 | 216 | 67 |
| 6 | Окленд Силс | 74 | 15 | 17 | 42 | 153 | 219 | 47 |
♦ - участие в розыгрыше Кубка Стэнли
- Первую игру Питтсбург провел 11 октября 1967 года на домашнем стадионе Сивик-арена, в присутствии 9,307 зрителей, против Монреаль Канадиенс. Эта игра была первом и в регулярном чемпионате сезона 1967-68. В этом же матче Жан Беливо забросил свою 400-х сотую шайбу в карьере.
- Первую шайбу в истории Питтсбурга забросил Энди Бэтгейт в дебютной игре против Монреаля в ворота Вашона, с подачи Прайса и Мкдональда.
- Первую победу, со счетом 3:1, в своей истории Питтсбург одержал в гостях 13 октября 1967 года в матче против Сент-Луиса.
- Свою первую домашнюю победу Питтсбург одержал 21 октября 1967 года в матче против Чикаго, со счетом 4:2. Питтсбург был первым из числа новичков НХЛ, который одержал победу над командой "Оригинальной шестерки".
- 4 ноября 1967 года в игре против Окленда вратарь Питтсбурга Лес Бинкли записывает первый в истории Питтсбурга сухой матч (шатаут). Питтсбург одержал победу со счетом 1:0.
- Кен Шинкел был первым в истории Питтсбурга представителем клуба на Матче Всех Звезд НХЛ, состоявшимся 16 января 1968 года.
- Максимальная вместимость Сивик-арена была 12,580 сидящих мест. Самый дорогой билет стоил $5,00.
Обмены по ходу регулярного чемпионата
| В Питтсбург Пингвинз Джин Убриако |
октябрь 1967 | В Херши Беарс Жанно Жильбер |
| В Питтсбург Пингвинз Уэйн Хикс наличные |
27 февраля 1968 | В Филадельфия Флайерз Арт Стрэттон |
Статистика игроков
Полевые игроки
Сокращения: И = сыграно игр в регулярном чемпионате, Ш = заброшено шайб, П = сделано голевых передач, О = набрано очков по системе «гол+пас», +/- = показатель, отражающий разность заброшенных и пропущенных командой шайб в то время, когда игрок находился на льду, ШВ = штрафное время (мин.)
| Игрок | И | Ш | П | О | +/- | ШВ |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Энди Бэтгейт | 74 | 20 | 39 | 59 | -11 | 55 |
| Эйб Макдональд | 74 | 22 | 21 | 43 | -4 | 38 |
| Кен Шинкел | 57 | 14 | 25 | 39 | -10 | 19 |
| Арт Стрэттон↓ | 58 | 16 | 21 | 37 | -6 | 16 |
| Ирл Ингарфилд | 50 | 15 | 22 | 37 | -7 | 12 |
| Вэл Фонтейн | 69 | 6 | 28 | 34 | -23 | 0 |
| Джин Убриако↑ | 65 | 18 | 15 | 33 | -13 | 16 |
| Ноэль Прайс | 70 | 6 | 27 | 33 | -7 | 48 |
| Пол Андреа | 65 | 11 | 21 | 33 | -2 | 2 |
| Билли Ди | 73 | 16 | 12 | 28 | -15 | 6 |
| Кит Маккрири | 70 | 14 | 12 | 26 | -3 | 44 |
| Лео Буавен | 73 | 9 | 13 | 22 | -15 | 74 |
| Боб Диллабоу | 47 | 7 | 12 | 19 | -7 | 18 |
| Бобби Ривар | 27 | 5 | 12 | 17 | 0 | 4 |
| Билл Спир | 68 | 3 | 13 | 16 | -14 | 44 |
| Джордж Коник | 52 | 7 | 8 | 15 | -9 | 26 |
| Эл Макнейл | 74 | 2 | 10 | 12 | -6 | 58 |
| Уэйн Хикс↑ | 15 | 4 | 7 | 11 | 2 | 2 |
| Дик Маттиусси | 32 | 0 | 2 | 2 | -9 | 18 |
| Данк МакКаллум | 32 | 0 | 2 | 2 | -2 | 36 |
| Мел Пирсон | 2 | 0 | 1 | 1 | -1 | 0 |
| Тед Ланьон | 5 | 0 | 0 | 0 | 1 | 4 |
Примечание к таблице:
↓ - статистика игрока до обмена из Питтсбург Пингвинз
↑ - статистика игрока после обмена в Питтсбург Пингвинз
Голкиперы
Сокращения: И = сыграно игр в регулярном чемпионате, Поб = победа, Пор = поражение, Н = ничья, ПШ = пропущено шайб, ПШ/И — показатель, отражающий среднее количество пропущенных шайб за игру, СМ = количество проведенных игр, где вратарь на протяжении всей игры успешно отражает все атаки команды соперника и не пропускает ни одной шайбы в свои ворота
| Игрок | И | Поб | Пор | Н | ПШ | ПШ/И | СМ |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Лес Бинкли | 54 | 20 | 24 | 10 | 151 | 2,88 | 6 |
| Хэнк Бассен | 25 | 7 | 10 | 3 | 62 | 2,86 | 1 |
Напишите отзыв о статье "«Питтсбург Пингвинз» в сезоне 1967/1968"
Ссылки
- [www.pittsburghpenguins.com/ Официальный сайт] (англ.)
- [www.nhl.com/ice/ru/standings.htm?season=19671968&type=DIV/ Турнирная таблица НХЛ]
- [pittsburghhockey.net/penguins/seasons-in-review/pittsburgh-penguins-1967-68/ Pittsburghhockey.net] (англ.)
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
</div> </div>
Отрывок, характеризующий «Питтсбург Пингвинз» в сезоне 1967/1968
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
