«Русский вопрос» к концу XX века

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Русский вопрос» к концу XX века
Жанр:

публицистика

Автор:

Александр Исаевич Солженицын

Язык оригинала:

русский

Дата написания:

март 1994

Дата первой публикации:

1995

«„Русский вопрос“ к концу XX века» — историко-публицистическое эссе Александра Солженицына, написанное в марте 1994 года, накануне возвращения на родину.

Эссе содержит краткий обзор русской истории[1] от XVII века (Смутное время) до 1990-х годов, которые автор характеризует как «глухое падение и падшее состояние русского народа» и «Великую Русскую Катастрофу»[2]. По собственным словам автора, краткий анализ русской истории четырёх последних веков, в особенности, её «промахов», сделан для того, чтобы понять первопричины и истоки нынешнего «падшего состояния»[3]:

Три таких великих болезненных Смуты — Семнадцатого века, Семнадцатого года и нынешняя — ведь они не могут быть случайностью. Какие-то коренные государственные и духовные пороки привели к ним. Если мы четыре века растрачивали народную силу на ненужное внешнее, а в Девятьсот Семнадцатом могли так слепо клюнуть на дешёвые призывы к грабежу и дезертирству, — то когда-то же пришло время и платить? Наше сегодняшнее жалкое положение — оно как-то накоплялось в нашей истории?

Сознательно не предлагая в этой работе никаких конкретных практических шагов по выходу из создавшегося положения (и считая себя не вправе предлагать их до возвращения на родину), Солженицын тем не менее выдвигает в качестве национальной идеи и главной составляющей «русского вопроса» в конце XX века идею «Сбережения Народа».

Многие идеи, высказанные в этой работе, нашли своё продолжение и развитие в вышедшем четыре года спустя эссе «Россия в обвале».

Напишите отзыв о статье "«Русский вопрос» к концу XX века"



Примечания

  1. По собственному авторскому выражению, «исторический огляд».
  2. И вот, мы докатились до Великой Русской Катастрофы 90-х годов XX века. За столетие многое вплеталось сюда, — Девятьсот Семнадцатый год, и 70 лет большевицкого развращения, и миллионы, взятые на Архипелаг ГУЛаг, и миллионы, уложенные без бережи на войне <...> и нынешний по народу удар Долларом, в ореоле ликующих, хохочущих нуворишей и воров. // [www.solzhenicyn.ru/modules/myarticles/article_storyid_299.html «Русский вопрос» к концу XX века]
  3. [www.solzhenicyn.ru/modules/myarticles/article_storyid_299.html «Русский вопрос» к концу XX века]

Ссылки

  • [www.solzhenicyn.ru/modules/myarticles/article_storyid_299.html Александр Солженицын. «Русский вопрос» к концу XX века]

Отрывок, характеризующий «Русский вопрос» к концу XX века

– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке: