Палатальный носовой согласный

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ɲ»)
Перейти к: навигация, поиск
Звук ɲ ()</td></tr>
Номер по МФА

118

</td></tr>
Обозначение в HTML

&#626;

</td></tr>
X-SAMPA

J

</td></tr>
Киршенбаум

n^

</td></tr>
Кириллица

н’’, њ

</td></tr>
Другие обозначения

ñ ń

</td></tr>
образец звука </td></tr>

</table>

Палатальный носовой согласный (среднеязычный носовой) — носовой согласный звук, встречающийся в некоторых языках.

Похож на русское «нь» [nʲ], однако «нь» — альвеолярный звук (передняя часть языка соприкасается с альвеолярным отростком), а в палатальном носовом согласном [ɲ] средняя часть языка соприкасается с твёрдым нёбом.



Характеристика звука

Распространённость

Язык Слово МФА Перевод Примечание
Албанский një [ɲə] 'один'
Английский onion [ˈʌɲən] 'лук' В некоторых диалектах. См. Английская фонология
Венгерский ny [laːɲ] 'девушка'
Вьетнамский nhai [ɲaɪ] 'жевать'
Галисийский leña [ˈleɲa] 'дрова'
Голландский[1] Njord [ɲɔʁd] 'Ньёрд'
Греческий Πρωτοχρονιά [pro̞to̞xro̞ˈɲa] 'Новый год'
Динка nyɔt [ɲɔt] 'очень'
Индонезийский banyak [baɲak] 'много'
Испанский señor [seɲor] 'господин'
Итальянский bagno [baɲ:o] 'ванна'
Каталанский[2] bany [baɲ] 'ванна' Альвеоло-палатальный
Малаяламский [ɲan] 'я'
Норвежский Северные диалекты vann [vɑɲː] 'вода'
Окситанский Северный и Южный Polonha [puˈluɲo] 'Польша'
Гасконский banh [baɲ] 'ванна'
Польский[3] koń [kɔɲ] 'лошадь'
Португальский[4] anho [ˈɐɲu] 'ягнёнок'
Французский[5] montagne [mɔ̃taɲ] 'гора'
Хорватский konj [koɲ] 'лошадь'
Чешский ň [kuːɲ] 'лошадь'
Японский[6] /niwa [ɲiɰa] 'сад'

Напишите отзыв о статье "Палатальный носовой согласный"

Примечания

Отрывок, характеризующий Палатальный носовой согласный

– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.