Ёкан

Ёкан, Yōkan (яп. 羊羹) — национальное японское лакомство. Представляет собой густую желеобразную пастилу, основными компонентами которой являются паста из красных бобов (иногда из белых бобов), агар-агар и сахар. Продаётся обычно плитками.

Разновидности

Существуют 2 основных типа: neri yōkan и mizu yōkan. Второй является более водянистым, обычно подаётся в охлаждённом виде и по этой причине чаще употребляется летом.

Хотя чаще всего ёкан делается из пасты красных бобов, иногда встречается ёкан из белых бобов. Этот тип ёкана обычно имеет молочный полупрозрачный цвет; его аромат — мягче, чем у краснобобового, поэтому к нему нередко добавляются ароматизаторы, такие, как порошок зелёного чая.

Ёкан может содержать крошку каштана, ломтики хурмы, подслащенных бобов адзуки, инжира, батата и др. Вместо обычного сахара может добавляться мёд, коричневый сахар или патока. Разновидность, известная как shio yōkan, содержит небольшое количество соли.

История

Ёкан происходит из Китая, где желатин для его производства добывали, вываривая овечьи жилы и хрящи; оригинальный китайский термин означал «овечий гэн (крахмалистый суп, geng)» (羊 овца + 羹 густой суп).

В Японию ёкан завезли дзен-буддисты в периоды Камакура и Муромати, около 1191 г. Поскольку буддизм запрещает убийство, животный желатин был заменён мукой и бобами адзуки. Агар стали использовать позднее, в период Эдо, около 1800 г., когда рецепт ёкана впервые стал близок к современному. Позднее, по мере дешевения сахара, ёкан стал приобретать новые варианты и становился всё более популярным лакомством, особенно ввиду того, что при тогдашнем отсутствии холодильников его можно было хранить длительное время. Ёкан нередко используется в качестве подарка гостя хозяевам.

См. также

• Вагаси
• Уиро
• Карукан

Отрывок, характеризующий Ёкан

По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.