Ёкои, Сёити

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ёкои Сёити»)
Перейти к: навигация, поиск
Сёити Ёкои
横井 庄一
Дата рождения

31 марта 1915(1915-03-31)

Место рождения

пос. Саори (в наст. вр. г. Айсай), преф. Айти, Япония

Дата смерти

22 сентября 1997(1997-09-22) (82 года)

Место смерти

Нагоя

Принадлежность

Японская империя

Род войск

пехота

Годы службы

1941 — 1972

Звание

капрал (яп. 伍長 готё:)

Сражения/войны

Первая битва за Гуам
Вторая битва за Гуам

Сёити Ёкои (яп. 横井 庄一 Ёкои Сё:ити?, род. 31 марта 1915 года в Саори (сейчас Айсай), префектура Айти — ум. 22 сентября 1997 года в Нагое) — японский капрал (яп. 伍長 готё:), участник Второй мировой войны, не признавший капитуляции Японии в сентябре 1945 года и продолжавший «свою войну» до 1972 года на острове Гуам.



Биография

Сёити Ёкои является одним из последних трёх японских военнослужащих, вернувшихся из джунглей к мирной жизни в 1970-е годы, через 28-30 лет после окончания Второй мировой войны, в которой они принимали участие. После него вышли из джунглей ещё старший лейтенант Хиро Онода на Филиппинах и Тэруо Накамура в Индонезии. В октябре 1972 года на Филиппинах в перестрелке с солдатами погиб рядовой первого класса Кинсити Кодзука.

Родился в посёлке Саори (в настоящее время город Айсай) префектуры Айти. До мобилизации в японскую императорскую армию в 1941 году был учеником портного. Первоначально служил в составе 29-й пехотной дивизии в Маньчжоу-Го. В 1943 году Сёити Ёкои в составе 38-го пехотного полка переводится на Марианские острова. В феврале 1943 года он прибывает на Гуам, с 1941 года оккупированный японскими войсками. После высадки американских войск летом 1944 года на остров Ёкои и ещё 10 японских солдат, не желая сдаваться в плен, ушли вглубь джунглей Гуама. Через некоторое время семеро из них вернулись назад. Трое оставшихся приблизительно в 1964 году разделились. Позднее Ёкои обнаружил двух своих друзей умершими, вероятно, от голода. Последние 8 лет в джунглях Гуама этот японский капрал прожил в одиночестве, в одной обустроенной им яме около городка Талофофо. Пищу Ёкои добывал преимущественно охотой, выходя на неё ночью. Пользовался примитивными, изготовленными им самим, предметами обихода и домашнего хозяйства. Вечером 24 января 1972 года он был обнаружен двумя местными ловцами креветок Хесусом Дуэньясом и Мануэлом де Гарсия.

Ступив на землю Японии, старый солдат сказал фразу, ставшую известной всей стране: 恥ずかしながら生きながらえて、帰ってきました。 — Мне мучительно стыдно, что я вернулся живым.

После возвращения в Японию Сёити Ёкои женился и поселился в сельской местности в родной префектуре Айти, где получал небольшую пенсию. Будучи весьма популярным человеком в современной ему Японии, олицетворением беззаветного служения родине, Ёкои неоднократно приглашался на телевидение. В 1977 году о его жизни на Гуаме был снят документальный фильм «Сёити Ёкои и его 28 лет на острове Гуам» (яп. 横井庄一グアム島28年の謎を追う), за который бывший капрал получил в гонорар около 300 долларов США. В 1991 году Сёити Ёкои был удостоен приёма у императора Японии Акихито.

Сёити Ёкои скончался в 1997 году, в возрасте 82 лет, от инфаркта. Похоронен на кладбище в Нагое, рядом с могилой матери, умершей в его отсутствие в 1955 году.

Напишите отзыв о статье "Ёкои, Сёити"

Литература

  • Hatashin, Omi and Shoichi Yokoi. (2009). Private Yokoi’s War and Life on Guam, 1944-72: The Story of the Japanese Imperial Army’s Longest WWII Survivor in the Field and Later Life. London: Global Oriental. ISBN 1-905-24669-2; ISBN 978-1-905-24669-4; [www.worldcat.org/oclc/316801727 OCLC 316801727]
  • Mendoza, Patrick M. (1999). [books.google.com/books?id=g6nQjEr84uMC&dq=Shoichi+Yokoi&source=gbs_summary_s&cad=0 Extraordinary People in Extraordinary Times: Heroes, Sheroes, and Villains.] Englewood, Colorado: Libraries Unlimited. ISBN 1-563-08611-5; ISBN 978-1-563-08611-3

См. также

Отрывок, характеризующий Ёкои, Сёити

Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.