Ёлка и свадьба
Ёлка и свадьба | |
Жанр: | |
---|---|
Автор: | |
Язык оригинала: | |
Дата написания: |
1848 г. |
Дата первой публикации: |
1848 г. |
[az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0220.shtml Электронная версия] | |
Текст произведения в Викитеке |
«Ёлка и сва́дьба» (Из записок неизвестного) — рассказ Фёдора Достоевского, опубликованный в 1848 году в девятом номере журнала «Отечественные записки» А. А. Краевского.[1].
Юлиан Мастакович в творчестве Достоевского
Исследователи Достоевского предполагают, что во второй половине 1847 — начале 1848 года у писателя был замысел цикла рассказов от лица неизвестного повествователя. В отличие от цикла «Рассказы бывалого человека» (рассказ «Честный вор»), где рассказчик повествует о событиях не своей, а чужой биографии, в рассказах этого цикла речь шла о событиях, произошедших непосредственно с самим рассказчиком. Помимо этого рассказ «Ёлка и свадьба» близок по жанру к фельетону.
Впервые персонаж Юлиана Мастаковича возник на страницах «Петербургской летописи» 27 апреля 1847 года. Затем его образ уточнился в повести «Слабое сердце». В рассказе «Ёлка и свадьба» он выступает в качестве псевдодобродетеля, «добродетельного злодея», лицемерно и своекорыстно предпочитающего опекать обеспеченного ребёнка в ущерб вниманию и благополучию ребёнка обездоленного[2].
Элементы характера Юлиана Мастаковича можно найти в отдельных чертах Быкова, персонажа романа «Бедные люди». Позднее они были переданы Петру Александровичу в «Неточке Незвановой», Лужину в «Преступлении и наказании», Тоцкому в «Идиоте». Одна из тем «Ёлки и свадьбы» — «рано задумывающиеся дети». Характер сына гувернантки позднее нашёл отражение в образе «члена случайного семейства» в «Дневнике писателя»: ощущение своего униженного положения, муки борьбы трусости и гордости в душе маленького человека, непосредственность ребёнка и желание немножко «поподличать», что нашло своё отражение при раскрытии образа Аркадия Долгорукова в романе «Подросток». Сюжет детского праздника и новогодней ёлки позднее будет обыгран писателем в рассказе «Мальчик у Христа на ёлке»[1].
Сюжет рассказа
Неизвестный рассказчик хочет рассказать об увиденной им свадьбе, но при этом возвращается мыслями на пять лет назад, чтобы пояснить своё впечатление от свадебной церемонии. За пять лет до этого он оказался приглашённым на детский новогодний праздник в одно состоятельное семейство. Там его внимание привлёк господин сытой, благообразной наружности — Юлиан Мастакович. В поисках уединения рассказчик удалился в пустующую гостиную, где кроме него была только одиннадцатилетняя девочка, обиженная чем-то другими детьми. Девочка была дочерью богатого откупщика, и, по слухам, на её будущее приданое было отложено триста тысяч рублей. Девочка этого ничего не знала, но просто в одиночестве играла с куклой, когда к ней присоединился десятилетний сын гувернантки, также обиженный чем-то другими детьми.
За их игрой и смотрел неизвестный рассказчик, пока в эту игру не вмешался Юлиан Мастакович, начав оказывать знаки внимания девочке, а сына гувернантки попросив удалиться. Находившийся невидимым рассказчик увидел, как Юлиан Мастакович поцеловал девочку и предпринял неловкие объяснения своей внезапной любви к ребёнку, но сын гувернантки и не думал уходить. Девочка тоже не хотела прекращать своей игры с мальчиком, едва успокоившись от предыдущих обид. Юлиан Мастакович лишь досаждал ей. Она начала выгонять его из гостиной, на этот шум стал собираться народ. Юлиан Мастакович быстро покинул гостиную, преследуя с досады по пятам сына гувернантки и пытаясь выгнать его из-под стола. Наблюдавший всю эту сцену рассказчик расхохотался, поскольку она напомнила ему сцену ревности, чем весьма сконфузил Юлиана Мастаковича, считавшегося самым важным и уважаемым гостем в этом доме.
На смех рассказчика появился хозяин, весьма озадаченный увиденным. Чтобы сгладить непонятный до конца ему инцидент, он перевёл разговор в деловое русло и предложил Юлиану Мастаковичу похлопотать о призрении за казённый счёт для мальчика, которое ему ранее было неопределённо обещано, но Юлиан категорически воспротивился этому. После этого рассказчик вновь разразился смехом прямо в глаза Юлиану Мастаковичу, бесцеремонно спросив окружающих, женат ли Юлиан, и получил ответ, что тот женат не был. Прошло пять лет, и рассказчик случайно натолкнулся на свадебную процессию, где женихом был Юлиан Мастакович, а невестой — та самая девочка, повзрослевшая и похорошевшая, но бледная и грустная, с выплаканными глазами. В толпе толковали о пятистах тысячах её приданого.
Напишите отзыв о статье "Ёлка и свадьба"
Примечания
- ↑ 1 2 Достоевский Ф. М. Ёлка и свадьба. — Полное собрание сочинений в 30 томах. — Л.: Наука, 1972. — Т. 2. — С. 95—101. — 527 с. — 200 000 экз.
- ↑ Фридлендер Г. М. [www.rvb.ru/dostoevski/02comm/12.htm Русская виртуальная библиотека]. "Ёлка и свадьба". Литературоведческий комментарий. Проверено 31 мая 2012. [www.webcitation.org/6AtOUn3Aq Архивировано из первоисточника 23 сентября 2012].
Ссылки
- [www.fedordostoevsky.ru/works/lifetime/tree/ «Елка и свадьба» в проекте «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества»]
- [www.fedordostoevsky.ru/works/lifetime/tree/1848/ Первая прижизненная журнальная публикация в «Отечественных записках» (1848 г.)]
- [www.fedordostoevsky.ru/works/lifetime/tree/1866/ Отдельное прижизненное издание Ф. Стелловского (1866 г.)]
- [az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0220.shtml «Ёлка и свадьба»]
Отрывок, характеризующий Ёлка и свадьба
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.