Юрюки
| Численность и ареал | |
|---|---|
|
Всего: неизвестно | |
| Язык | |
| Религия | |
| Родственные народы | |
Юрю́ки (ёрю́ки, йоруки, ёруки; (тур. Yörük(ler) [ёрюклер], также Yürük(ler) [юрюклер], букв. «сильный, воинственный») — турки, ведущие кочевой образ жизни, связанный с отгонным скотоводством (преимущественно овцеводством) в противовес более оседлым тюркоязычным группам.
В более узком историческом контексте под юрюками понимают группы кочевых тюркских племён огузской группы, выделившихся из только формирующегося туркменского этноса и двинувшихся за Запад — в Персию, а затем в Византию, где нашествия турок-сельджуков, а затем и турок-османов привели к исчезновению греко-армянской (византийской) государственности. Кочевые юрюки, окончательно принявшие ислам в Персии, были основой могущества конийских, а затем и османских султанов. Юрюкский народ издавна делился на ряд фратрий или кланов:
- Ак-Сигирли (Aksigirli[1]),
- Али-Эфенди (Ali-Efendi),
- Бахшиш (Bahsıs),
- Чакаллар (Cakallar),
- Чошлу (Coşlu),
- Кекли (Qekli),
- Гачар (Gacar),
- Гюзельбейли (Güzelbeyli),
- Хорзум (Horzum),
- Кара-Эвли (Karaevli),
- Кара-Хачили (Karahacılı),
- Кара-Коюнлу (Karakoyunlu),
- Кара-Каяли (Karakayalı),
- Кара-Лар (Karalar),
- Кара-Кечили (Karakeçili),
- Манавли (Manavlı),
- Мелеменчи (Melemenci),
- Сан-Агали (San-Agalı),
- Сан-Хачили (Sanhacılı),
- Сары-Кечили (Sarıkeçili),
- Текели (Tekeli) и
- Йени-Османли (Yeni-Osmanlı[2]).
Ведя кочевой образ жизни, юрюки нередко становились дервишами — проповедниками ислама, часто совмещая эту функцию с ролью гази — воинов священной войны, газавата, против неверных. Однако, юрюкские женщины никогда не носили паранджи.
По одной из версий, слово юрюк происходит от турецкого глагола «yürümek» [юрюмек] (идти, продвигаться). Попав на Балканы в середине XIV века вместе с османскими военными формированиями[3], тюркоязычные юрюки массами селились вдоль основных транспортных путей (Фракия, Добруджа, Македония).
Многие продолжали сохранять кочевой или полукочевой образ жизни, особенно юрюки Пинда, кочевавшие в районе современного Козани, Греция. В Македонии юрюки расселились вдоль хребта Плачковица (особенно, в селах Коджалия, Парналия и Али-Коч). Проживают также в селах близ Дойрана, Штипа и Струмицы. Мустафа Кемаль Ататюрк был сыном юрюка из села Кочаджик (в Западной Македонии) и салоникской албанки.
Из-за того, что образ жизни юрюков был во много схож с образом жизни таких романских народов как аромуны и мегленорумыны, эти группы начали сближаться. Часть мегленорумынов приняла ислам, из-за чего впоследствии была депортирована (1923) в Турцию вместе с юрюками (греко-турецкий обмен населением).
В современной Турции, особенно в её слаборазвитой в промышленном и социальном отношении восточной и юго-восточной частях (горы Тавр, внутренняя Анатолия, Армянское нагорье), сохраняются группы юрюков, ведущие традиционный полукочевой образ жизни.
Юрюкская диаспора в Македонии, хоть и перешедшая на оседлость, сохранила много старинных обычаев. При этом, большинство македонских юрюков не имеет даже среднего образования, часть женщин разговаривает только по-турецки.
См. также
- Туркмены
- Кашкайцы
- Каракачаны — кочевые племена современной Греции
- Зейбеки
Напишите отзыв о статье "Юрюки"
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Юрюки
Примечания
- ↑ В скобках везде дана современная турецкая транскрипция.
- ↑ Materialia Turcica, vol. 5-8, Studienverlag Brockmeyer., 1981, p.25.
- ↑ В те годы юрюки получили почётный статус «эвлади-фатихан» («дети завоевателей»).
| ||||||
Отрывок, характеризующий Юрюки
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
