Ёсида, Сигэру

Сигэру Ёсида 吉田 茂<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
45-й Премьер-министр Японии
22 мая 1946 — 24 мая 1947
Монарх:	Сёва
Предшественник:	Кидзюро Сидэхара
Преемник:	Тэцу Катаяма
48-й — 51-й Премьер-министр Японии
15 октября 1948 — 10 декабря 1954
Монарх:	Сёва
Предшественник:	Хитоси Асида
Преемник:	Итиро Хатояма
Вероисповедание:	католицизм
Супруга:	Юки Ёсида
Образование:	Токийский императорский университет
Награды:

Сигэру Ёсида (яп. 吉田 茂 Ёсида Сигэру, 22 сентября 1878 — 20 октября 1967) — один из выдающихся японских политиков, пятикратный премьер-министр Японии. С его именем связывают начало послевоенного подъёма Японии, позволившего ей занять своё место в мире в качестве одной из ведущих экономических держав.

Биография

Отец Ёсиды был самураем из клана Тоса, мать — гейшей. В 1906 году Сигэру окончил Токийский императорский университет и поступил на службу в Министерство иностранных дел. Его первым назначением стала работа генеральным консулом в маньчжурском Мукдене. Позже он был послом Японской империи в Италии, а в 1928 году был назначен на пост заместителя министра иностранных дел. В 1936 году военные «ястребы», которым не нравились либеральные взгляды Ёсиды, провалили его кандидатуру на пост министра иностранных дел. Ёсида стал работать послом в Лондоне. В 1939 году он ушёл в отставку, пытаясь таким образом выразить свой протест против дальнейшей милитаризации Японии.

Однако, в самом конце Второй мировой войны (начало 1945 г.), когда США активно бомбардировали Японию, Ёсида был назначен министром военного строительства. Он незамедлительно приступил к масштабному возведению подземных военных заводов.

После окончания Второй мировой войны Япония была оккупирована войсками США. В конце 1945 года Ёсида несколько месяцев провёл в тюрьме — а в 1946 году Ёсида стал премьер-министром Японии. Во время его первого срока в Японии была принята новая Конституция, отразившая послевоенные реалии. Япония официально сменила своё название — с «Великая Японская империя» на «Государство Япония» и провозгласила пацифизм базовым принципом своей внешней политики. При Ёсиде Япония начала восстановление своей инфраструктуры и экономики, сильно пострадавших в годы войны.

В 1951 году Ёсида подписал Сан-Францисский мирный договор. Япония отказывалась от своих колониальных владений, Южного Сахалина, Курильских островов, Южного Тихоокеанского мандата, претензий на Антарктиду, островов Спратли, Парасельских и Пескадорских островов (Пэнху). В то же время, согласно договору, Япония не утрачивала острова Лианкур (позже объявленные Южной Кореей своей территорией), в силу чего японское правительство доселе считает их своим достоянием. После подписания договора оккупация Японии закончилась и она вновь стала суверенным государством.

В 1954 году Ёсида проиграл выборы Итиро Хатояме, сменившему его на посту премьер-министра. В 1955 году он ушёл из политики и занялся воспитанием своего внука Таро Асо. Опасаясь, что внук станет «слишком американизированным», Ёсида в 1965 году настоял на его переходе из Стэнфордского университета в Лондонский.

Ёсида Сигэру скончался в 1967 году в возрасте 89 лет. Таро Асо стал 92-м премьер-министром Японии (в 2008—2009 годах).

Ссылки

• [www.japantoday.ru/entsiklopediya-yaponii-ot-a-do-ya/yosida-sigeru.html Ёсида Сигэру] в Энциклопедии Японии

Отрывок, характеризующий Ёсида, Сигэру

– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.