Ђ

Буква со сходным начертанием: Ꚋ

Ђ
Название символа	CYRILLIC CAPITAL LETTER DJE
Юникод	U+0402
HTML	Ђ
UTF-8	D0 82
Заглавная форма	Ђ
Строчная форма	Ђ
Группа в Юникоде	Кириллица
Дополнительная информация
←  1024  1025  1026  1027  1028 →

Ђ, ђ (джье) — шестая буква сербского алфавита, обозначает звонкую альвеольно-палатальную аффрикату /ʥ/. Иногда именуется «дьжервь» (серб. ђерв) по аналогии с традиционными названиями «червь» для буквы Ч и «дервь» (иногда «гервь») для Ћ. Была изобретена (посредством сложной модификации буквы Д) Лукианом Мушицким, учителем Вука Караджича, и поставлена в алфавите последнего после Д. Букве Ђ в македонском языке соответствует буква Ѓ. Латиницей букву Ђ обычно передают как Đ/đ или Dj/dj (последнее менее точно и создаёт опасность ошибки при обратном преобразовании, так как латинское dj получается и из кириллического дј, возможного, например, на стыке приставки и корня: одјездити, подјармити и тому подобное).

История

Обычно пишут, что ђ является производной от ћ, но на самом деле всё несколько сложнее.

С XII века сербская кириллица имела особую, только ей свойственную букву — эквивалент глаголической буквы «дервь» (); первоначально она имела значение звонкого звука, более близкого как раз к Ђ, чем к Ћ, и только с XIV века стала также обозначать глухой звук. В таком двойном употреблении буква дервь существовала долгое время. Форма же её постепенно уподобилась букве ять (Ѣ) (у которой самая нижняя часть в церковных шрифтах квадратная, а не скруглённая), что в гражданском шрифте (на который сербы в светских книгах перешли в середине XVIII века) дало литеру наподобие латинского перечёркнутого h — то есть нынешнее ћ. Впрочем, многие ею не пользовались, применяя этимологические написания дь и ть для соответствующих звонкого и глухого звуков (подкрепляемые церковнославянскими книгами русского извода, по которым служили и в Сербии).

В начале XIX века, в связи с превращением собственно сербского языка в литературный, начался его активный критический анализ и «упорядочение», что коснулось и письменности. Звонкую аффрикату «дьжь» надо было отличать от глухой «чь». Савва Мркаль (1810) для этого применял дь и ть; Павел Соларич (1812) для глухого звука использовал ћ, а для звонкого — дь; Вук Караджич (1814), глядя на это, предположил, что «ћ есть не что иное, как воедино составленные т и ь» с небольшими изменениями сверху и снизу «лучшего вида ради». Сделав такой вывод, Вук применил ту же конструкцию для изобретения новых букв, сгенерировав љ, њ, а также нечто вроде склеенных д и ь. Но получившееся ему не очень понравилось, и он решил воспользоваться помощью друзей. Сперва Вук обратился в Соларичу, который предложил «удвоить» букву ћ в том же духе, как из к можно сделать ж. Но результат не удовлетворил ни заказчика, ни самого исполнителя. Затем Вук спросил Глигория Гершича — тот, не мудрствуя лукаво, предложил, наоборот, «облегчённую» версию буквы ћ, убрав верхнюю горизонтальную линию, то есть получилось просто латинское h. Вук и помогавший ему советами Ерней Копитар отклонили и этот вариант.

Третьим по счёту оказался бывший учитель Вука, учёный Лукиан Мушицкий. Он, как и первые двое «дьжерветворцев», взял за основу знак ћ, но рассуждать стал вот как: «Что есть ћ? Мягкий вариант буквы Ч (которая в сербском произношении всегда твёрдая). Как из Ч сделать ћ? Перевернуть и перечеркнуть. А какой звук должна обозначать изобретаемая буква? Мягкий вариант д. Так давайте возьмём это самое д (в g-образном начертании), перевернём (выйдет что-то вроде б) и перечеркнём». Получится приблизительно ƀ — почти что ять (Ѣ), но с круглым низом, и с верхушкой не прямой, а загнутой, как у латинской f (как низ у g, с которого началось преобразование). Подгонка этой рукописной формы под прямой типографский шрифт и дала начертание нынешней прописной буквы Ђ с разомкнутым внизу кружком и строчной ђ, слегка выступающей под строку. (Заметим, что специфика верхней f-образной части построенной буквы людям понравилась, и долгое время курсивные формы букв ћ и ђ рисовались с таким склонившимся вправо «фонариком», в отличие от прямых сверху букв h и ѣ.)

Интересно, что никто из упомянутых выше людей не знал о том, что ещё в первой половине XVIII века Гаврила Стефанович Венцлович стал на письме различать звонкое и глухое произношение старой «единой» буквы дервь теми же ћ и ђ, но — с точностью до наоборот.

Таблица кодов

Кодировка	Регистр	Десятич- ный код	16-рич- ный код	Восьмерич- ный код	Двоичный код
Юникод	Прописная	1026	0402	002002	00000100 00000010
	Строчная	1106	0452	002122	00000100 01010010
ISO 8859-5	Прописная	162	A2	242	10100010
	Строчная	242	F2	362	11110010
KOI 8 (нек. вер.)	Прописная	177	B1	261	10110001
	Строчная	161	A1	241	10100001
Windows 1251	Прописная	128	80	200	10000000
	Строчная	144	90	220	10010000

В HTML прописную букву Ђ можно записать как Ђ или Ђ, а строчную ђ — как ђ или ђ.

Литература

• Петар Ђорђић. Историја српске ћирилице. Београд, 1971.

Отрывок, характеризующий Ђ

Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.