АИК Кузбасс

«АИК Кузбасс» (Автономная индустриальная колония Кузбасс, англ. Kuzbass Autonomous Industrial Colony) — Колония иностранных рабочих, созданная Советским правительством и инициативной группой левых активистов западных стран, для восстановления и развития тяжелой угольной промышленности Кузнецкого бассейна под рабочим контролем с 1921 по 1926 годы.

История создания

Советская власть в начальный период своего существования считала возможным использование иностранных капиталов знаний и опыта, накопленных рабочими и инженерами капиталистических стран. Объектом концессий назывался и район Сибири, со своими необъятными ресурсами и в первую очередь область Кузнецкого бассейна.

С 1921 года в стране началось восстановление народного хозяйства, значительно подорванного в годы первой мировой и гражданской войн. Восстановление тяжелой промышленности Кузбасса было провозглашено одной из первостепенных задач. На X съезде партии В. И. Ленин говорил о том, что топливный кризис привел к необходимости затратить золото на покупку угля за границей, охвативший страну топливный голод грозил тяжелыми последствиями.

В. И. Ленин, понимая, что экономический кризис в России слишком глубок и промышленность в молодой Советской Республике не может быть восстановлена своими силами, написал «Письмо к американским рабочим». В данном письме Ленин призывал рабочих коммунистических партий передовых стран помочь в организации новой промышленной базы для нового рабочего государства.

Иностранные рабочие, в основном американцы, возглавляемые Себальдом Рутгерсом, Биллом Хейвудом и Дж. С. Калвертом, обратились с ответом к советскому правительству. В ответе содержалось предложение о создании колонии иностранных рабочих и специалистов в Кузбассе. Они встретились с В. И. Лениным в Москве в сентябре 1921 года. От имени «Индустриальных рабочих мира» эта группа выразила желание взять в эксплуатацию Надеждинский металлургический завод и часть Кузнецкого каменноугольного бассейна на Урале и организовать там индустриальную колонию американских рабочих.

В США было создано общество «Кузбасс», объединившее американские организации, набиравшие добровольцев для работы в колонии. В марте 1922 года в ряде коммунистических изданий США было опубликовано объявление: «Требуются первопроходцы для Сибири!.. Для промышленного строительства... для поддержки русской революции и для демонстрации миру того, что могут сделать свободные трудящиеся, когда их таланту не препятствует система прибыли и когда они сами являются собственниками и единственными владельцами продуктов своего труда». Процесс переговоров между представителями советских властей и американской инициативной группой продолжался до конца 1921 года.

Договор между Советом Труда и Обороны (СТО) и правлением колонистов в составе Билла Хейвуда, Д. Байера, Себальда Рутгерса и др. о создании автономной индустриальной колонии «Кузбасс» был подписан 25 декабря 1921 года в Москве. По данному договору колонисты получили в распоряжение рудник в Кемеровском районе, строящийся завод для выработки кокса и 10 тысяч гектаров земли для сельскохозяйственных нужд. Иностранцы в свою очередь обязались проработать в России не менее 2 лет, жить по законам РСФСР и подчиняться всем постановлениям СТО. Колонисты обязались восстановить все переданные им предприятия и закупить за границей передовое оборудование необходимое для шахт и производства. Советское правительство категорически настаивало на условии, что все финансирование и снабжение американских рабочих будет производиться без привлечения средств из советского бюджета. По инициативе Ленина руководители и члены колонии должны были дать «подписку» в том, что они обязуются и будут коллективно отвечать за то, чтобы в Россию ехали «только люди, способные и готовые сознательно вынести ряд тяжелых лишений, неизбежно связанных с восстановлением промышленности в стране, весьма отсталой и неслыханно разоренной».

Американская сторона в лице Рутгерса столь же категорически возражала против вмешательства ВСНХ в дела «автономной промышленной колонии». Практическим шагам по передаче Кузбасса в эксплуатацию препятствовали серьезные противоречия между советскими властями в лице В. В. Куйбышева и С. Рутгерсом, в том числе по финансовым условиям и по составу членов правления (оргкомитета) колонии от американских рабочих, подлежавшему утверждению Советом Труда и Обороны (только в течение 1921—1922 годов вопрос о создании колонии обсуждался на заседаниях СТО более 20 раз). И сами инициаторы создания колонии, как считал Ленин, по разным причинам не отвечали требованиям советской стороны: Дж. Калверт — по причине своей «несолидности», У. Хейвуд — как «только агитатор, полуанархист», а С. Рутгерс — будучи хотя и «прекрасным товарищем, пропагандистом», но «едва ли администратором», что требовало усилий по поиску для включения в оргкомитет «более квалифицированных товарищей». 

Деятельность организации

Иностранцами были обследованы многие районы Кузбасса (Кузнецк, Бачаты, Гурьевск, Киселёвск, Кольчугино) Наиболее подходящим оказался Кемеровский Рудник, в котором была необходимая инфраструктура и трудовые ресурсы.

Официальная регистрация АИК состоялась 22 декабря 1922 года. На предприятиях колонии было задействовано около 8 тысяч человек к концу 1923 г. Большинство было представлено советскими рабочими. На первом этапе в распоряжение колонии были переданы шахты Кемеровского рудника и коксохимические печи, к 1923 году были добавлены Кольчугинский, Прокопьевский и Киселевский рудники.

Тогда же открылись два представительства АИК в Нью-Йорке и Берлине, которые занимались поиском рабочих для колонии и совершали закупки техники. Деятельность колонии освещалась в регулярно выходившем в Нью-Йорке «Кузбасс буллетин» (Kuzbass Bulletin), издававшемся обществом «Кузбасс».

Из заграницы для работы на предприятиях АИК в Кузнецком бассейне прибыло около 750 рабочих и специалистов. Национальный состав колонистов был довольно разнообразен, здесь были американцы, финны, немцы, югославы, русские (всего около 30 национальностей). Несмотря на то, что основа колонии была представлена иностранцами, значительный процент рабочих составляли русские горняки, их численность находилась в районе 5000 человек. Согласно данным 1923 года, работающими в ней числились около 500 американцев вместо намечавшихся 3 тыс. (всего в колонии работали 560 иностранцев). В официальном названии колонии не было упоминания о преимущественно американском составе работавшего в ней контингента добровольцев, но в прессе и даже в официальных документах она нередко фигурировала под названием «Американская колония».

Возглавлял колонию инженер, голландский коммунист Себальд Рутгерс, покинувший этот пост в 1926 году по состоянию здоровья.

Колонисты вместе с Советской властью стремились сделать из АИК самостоятельную промышленную единицу на территории Кузнецкого бассейна. Более того, АИК претендовал на право образцового предприятия, на которое должны равняться остальные. Но главной задачей для иностранцев было восстановление и развитие тяжелой угольной промышленности Кузбасса. Центром их деятельности являлся Кемеровский район, где находились основные предприятия и правление всей организации.

Сменивший Рутгерса на посту руководителя АИК русский инженер Коробкин настроил против себя всю иностранную колонию, что привело к её постепенной ликвидации. Судя по отсутствию каких-либо упоминаний об инициативе Рутгерса и его соратников в советских официальных справочных источниках после 1921 года, деятельность АИК не принесла ожидаемых результатов. 

«АИК Кузбасс» за время своего существования реконструировала ряд шахт, построила и пустила в производство первый в России химический завод по переработке кокса, организовала передовую сельскохозяйственную ферму. При АИК массово электрифицировались деревни и села в Кемеровском районе, строились благоустроенные районы в городах Кузбасса.

Закрытие АИК

Несмотря на некоторые успехи, договор с АИК был расторгнут 28 декабря 1926 года. Некоторые специалисты^{[какие?]} считают, что индустриальная колония оправдала себя в восстановительный период с его ограниченными размерами производства, но когда началась социалистическая индустриализация, резко усилились темпы развития, расширились масштабы промышленности, АИК уже не могла сохранять эффективность при своей особой форме организации.

Начиная с 1923 года иностранные специалисты, в частности, американцы, стали подвергаться арестам и репрессиям, некоторые были расстреляны в 1930-х годах. Значительная часть американцев вернулась в США. 

К 1926 году в России осталось не более 10 колонистов, которые вскоре разъехались по другим городам страны. Один из руководителей АИК — потомственный рабочий завода Форда в Детройте и первый избранный мэр американского поселка в Кузбассе Джон Тучельский после ликвидации АИК (1927) перешел на Горьковский автозавод и в 1938 году был репрессирован. В советских энциклопедических справочниках никаких упоминаний об АИК и её заметном вкладе в промышленное развитие Сибири не содержится.

См. также

• Индустриальные рабочие мира

Литература

• Угольная промышленность Кузбасса: 1721—1996 / К. А. Заболотская, А. А. Халиулина, З. Г. Карпенко и др.. — Кемеровское книжное изд-во, 1997. — С. 39—301 — ISBN 5-7550-0430-7
• История Кузбасса Ч. 1-2 / А. И. Мартынов, М. Г. Елькин, В. И. Матющенко; [Гл. ред. А. П. Окладников] — Кемеровское книжное издательство, 1967. — С. 340—355.
• J.P. Morray, Project Kuzbas: American Workers in Siberia (1921–1926). New York: International Publishers, 1983.

Отрывок, характеризующий АИК Кузбасс

– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.