Тюнни-Хаавио, Аале Мария

Аале Мария Тюнни-Хаавио
Aale Maria Tynni-Haavio
Дата рождения:	3 октября 1913(1913-10-03)
Место рождения:	Загвоздка (Гатчина), Российская империя
Дата смерти:	21 октября 1997(1997-10-21) (84 года)
Место смерти:	Хельсинки, Финляндия
Гражданство:	Финляндия
Род деятельности:	поэтесса, драматург, переводчик
Язык произведений:	финский
Дебют:	1938 год

Олимпийские награды
Конкурс искусств
Золото	Лондон 1948	Литература

А́але Мари́я Тю́нни-Ха́авио (Аале Тюнни) (фин. Aale Maria Tynni-Haavio, 3 октября 1913 года, Загвоздка — 21 октября 1997 года, Хельсинки) — финская, ингерманландская поэтесса, переводчица, драматург, театральный критик. Победитель конкурса искусств на XIV летней Олимпиаде 1948 года в Лондоне. Почётный доктор философии, академик финской Академии наук и литературы.

Биография

В 1913 году Аале родилась в небольшой ингерманландской деревне близ Гатчины. По одним данным это была Малая Загвоздка, по другим — соседние Большие Колпаны. Отец — Каапре Тюнни, магистр философии, ректор Колпанской учительско-кистерской семинарии, председатель Ингерманландского национального совета. Мать — Лиля Тюнни (Пиппонен), учительница. В семье было семеро детей.

В 1919 году семья Тюнни была вынуждена уехать в Финляндию, где обосновалась в Хельсинки.

Аале начала писать стихи ещё в детстве, первые её произведения увидели свет в школьном журнале. В средней школе она много читала, её интересовала в том числе и иностранная поэзия. Затем, в лицее её интерес к творчеству поощряла преподаватель финского языка Хилья Вилкемаа.

Ранние произведения Тюнни испытывали явное влияние Саймы Хармаи и Ууно Каиласа. Сайма Хармая была её ровесницей. Обе девочки в старших классах приняли участие в литературном конкурсе. Написанное верлибром стихотворение Тюнни «Дьявол умер» получило второй приз, а первые место занял «Апрель» Саймы Хармайи.

Окончив в 1932 году женский лицей, Аале поступает в Хельсинский университет, где специализируется на финской литературе, заканчивает который в 1936 году, получив также степень бакалавра философии за работу «Влияние Сафо на финскую поэзию».

В 1938 году состоялся её дебют, был издан стихотворный сборник «Свеча сердца».

В 1939 году она путешествует по Франции и Италии, но начавшаяся война заставляет её вернуться в Финляндию.

В 1940 году Аале Тюнни выходит замуж за профессора церковной истории Кауко Пиринена (1915—1999). Работает учителем финского языка, у них родилось трое детей (1942, 1944, 1946).

Во время войны она работала на складе одежды для пострадавших от бомбардировок в Нюландской губернии.

В 1947 году со стихотворной драмы Генрика Ибсена «Бранд» началась её карьера переводчика.

Основной темой стихотворений Аале Тюнни в 1940-е годы были любовь, радости жизни и материнства, что нашло своё отражение в сборниках «Водная птица» (1940) и «Гудящий лес» (1947). «Шалаш из листьев» (1946), опубликованный после войны, написан в её период трудностей, но Аале не стала пессимистистом, она была слишком целенаправленной и энергичной для этого.

В 1948 году на XIV Летних Олимпийских играх в Лондоне Аале Тюнни завоевала золотую медаль по литературе в номинации «Лирические произведения» за свою поэму «Слава Эллады». Это была последняя Олимпиада, на которой кроме спортивных соревнований, проводились художественные соревнования в категориях: архитектура, литература, музыка, скульптура, живопись и графика.

Изначально, любимой поэтической формой Аале Тюнни была баллада. Сборник «За стеклянной горой» (1949), в некоторых стихотворениях которого используется сказочная символика, включает её самое известное стихотворение — Kaarisilta («Арочный мост»).

В 1950-е годы Аале Тюнни много работала с историческими и мифологическими материалами. Она переводила таких авторов, как У. Шекспир, Г. Ибсен, У. Йейтс и У. Вордсворт. Она также перевела с древнеисландского часть скандинавского эпоса Эдда.

В 1954 году Аале Тюнни стала одним из основателей Финско-Ирландского общества дружбы.

Её книга «Год тысячи песен», изданная в 1957 году, стала одним из самых популярных сборников западной поэзии опубликованных на финском языке. В своем предисловии к сборнику А. Тюнни пишет, что стихи это не только идеи и образы, но и ритм вызывающий их к жизни, поэтому она попыталась следовать ритму оригинального произведения, что на практике означало внесение новых ритмических элементов в финский язык.

Однако «Год тысячи песен» подвергся критике со стороны литературоведа Лаури Вильянена (Lauri Viljanen), который считал, что слабостью переводов Тюнни являются именно ритмические тонкости. Вильянен считал, что оригинальный текст необходимо переводить на другой язык буквально и так точно, насколько это возможно. На стороне Л. Вильянена выступил и профессор литературы, академик Вейкко Антеро Коскенниеми (V.A. Koskenniemi).

На стороне А. Тюнни в дискуссии выступил фольклорист, академик Мартти Хаавио (Martti Haavio), (1899—1973), публиковавший стихи под псевдонимом П. Мустапяя (P. Mustapää). Он называл её своей музой и в 1960 году вступил с ней в брак.

Они были давно знакомы друг с другом, но Аале из-за детей долго не хотела создавать новую семью. Некоторые стихотворения сборника «Неизвестное дерево» (1952), включая баллады «Дочь садовника» и «Лесной ветер», появились в результате её вынужденных разлук с Хаавио. Их союз двух близких по духу людей был счастливым. Они вместе занимались редактированием детских книг и букварей.

После смерти мужа в 1973 году А. Тюнни занималась его архивами. Её трагедия нашла своё отражение в новом сборнике стихов «Родник историй» (1974).

Финский национальный театр ставил пьесы Аале Тюнни в 1965 («Улетающие соколы») и в 1991 году («Время железного маршала»).

Её сын Стив Пиринен (1942—1971), также был поэтом.

Фотогалерея

Tynni saa Linnankosken palkinnon.jpg Вручение премии имени Линнанкоски. 1947 г. Olympic winner Aale Tynni.jpg На Олимпиаде в Лондоне.

Aale Tynni writing with a typewriter.jpg На крыльце своего летнего дома. 1948 г.

Aale Tynni ja kissa..jpg Аале Тюнни. 1948 г. Aale Tynni rannalla.jpg Аале Тюнни. 1948 г.

Библиография

• Свеча сердца, 1938
• Водная птица, 1940
• Родник и путник, 1943
• Шалаш из листьев, 1946
• Гудящий лес, 1947
• За стеклянной горой, 1949
• Неизвестное дерево, 1952
• Кертту, Пертту и другие домашние дети, 1953
• Кошка на скользком льду и другие сказки, 1954
• Башня в потоке, 1954
• В гостях на зелёном острове, 1954
• Хейкины секреты, 1956
• Девять городов, 1958
• Весь мир — театр, 1961
• Улетающие соколы, 1965 (пьеса)
• Баллады и романсы, 1967
• Детский рай, 1968
• Крепко сжимая песню, 1969
• Родник историй, 1974
• Я ещё далеко, 1978
• Зелень, 1979.
• Времена года, 1987
• Инкери, моя Инкери, 1990
• Время железного маршала, 1991 (пьеса)

Переводы на финский язык

• Год тысячи песен, сборник, 1957
• Эдда, песни о богах. Перевод, а также предисловие и комментарии Аале Тюнни. 2-е издание 1998. Porvoo Helsinki Juva: WSOY, 1982. ISBN 951-0-11503-7.
• Эдда, песни о героях. Перевод, а также предисловие и комментарии Аале Тюнни. 2-е издание 1981. Porvoo Helsinki Juva: WSOY, 1980. ISBN 951-0-10173-7.
• Время огненного разума. Десять современных французских лириков. Перевод, а также предисловие и комментарии Аале Тюнни. 3-е издание. (1-е издание 1962). Содержание: Гийом Аполлинер, Сен-Жон Перс, Поль Элюар, Андре Бретон, Жан Кокто, Луи Арагон, Анри Мишо, Робер Деснос, Раймон Кено, Жак Превер. Helsinki: WSOY, 2005. ISBN 951-0-30963-X

Награды и премии

• Государственная премия по литературе, 1943 и 1947
• Премия финского литературного общества, 1945 и 1954
• Премия имени Линнанкоски, 1947
• Золотая медаль на Олимпиаде в Лондоне, 1948
• Награда имени Алексиса Киви, 1955
• Премия имени Топелиуса в 1957 году.
• Медаль ордена Льва Финляндии Pro Finlandia («Для Финляндии»), 1959
• Степень почётного доктора философии Хельсинкского университета, 1977
• Звание академика искусств, 1982
• Премия Культурного фонда Финляндии, 1982

Ссылки

• [enclo.lenobl.ru/showObject.do?object=1803557524&language=1 Тюнни Каапре (1877—1953), учёный]
• [www.kirjasto.sci.fi/tynni.htm Aale Tynni (1913—1997) — in full Aale Maria Tynni-Haavio]  (англ.)
• [fi.wikipedia.org/wiki/Pro_Finlandia Список награждённых медалью ордена Льва Финляндии. 1959 г.]

Отрывок, характеризующий Тюнни-Хаавио, Аале Мария

Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.