Аалто, Алвар

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Аалто Хуго Алвар»)
Перейти к: навигация, поиск
Алвар Аалто
Основные сведения
Страна

Финляндия

Дата рождения

3 февраля 1898(1898-02-03)

Место рождения

Куортане

Дата смерти

11 мая 1976(1976-05-11) (78 лет)

Место смерти

Хельсинки

Работы и достижения
Архитектурный стиль

модернизм, функционализм

Важнейшие постройки

Санаторий в Паймио
Выборгская библиотека
Вилла Майре
Бейкер-хаус
Дворец «Финляндия»
Политехнический институт в Отаниеми

Награды


Премия Соннинга[en] (1962)

А́лвар Ху́го Хе́нрик Аа́лто[1] (фин. Hugo Alvar Henrik Aalto, 3 февраля 1898, Куортане — 11 мая 1976, Хельсинки) — финский архитектор и дизайнер, крупнейшая фигура в архитектуре Финляндии, «отец модернизма» в Северной Европе, один из основоположников современной школы дизайна. Помимо определяющего влияния на архитектуру XX века, он повлиял на развитие мебельного дизайна и оставил заметный след в дизайне предметов повседневного обихода из стекла и ткани. Его карьера пришлась на период интенсивного экономического роста и бурной индустриализации Финляндии и была тесно связана с деятельностью ведущих промышленников страны, среди которых особенно выделяется семья Альстрём-Гуллихсен (швед. Ahlström-Gullichsen), члены которой обеспечивали Аалто заказами и предоставляли необходимую свободу. За свою долгую карьеру Аалто внёс значительный вклад в становление таких архитектурных стилей, как северный неоклассицизм XX века (1920-е) и модернизм (от интернационального стиля 1930-х до изощрённого функционализма с органическими элементами более позднего времени). В мебельном дизайне работы Аалто считаются чистыми образцами скандинавского дизайна с его простотой, минимализмом и функциональностью. Характерной чертой авторского стиля Аалто было отношение к своим работам как к «абсолютным произведениям искусства» (нем. Gesamtkunstwerk), что на практике означало не только проектирование самого здания, но и продумывание всех мелочей и деталей — материала и цвета поверхностей, изменения освещения в течение дня, дизайна осветительных приборов, фурнитуры, остекления, обстановки.





Биография

Алвар Аалто родился 3 февраля 1898 года в небольшой общине Куортане в западной Финляндии в семье землемера Йохана Хенрика Аалто и начальницы почтового отделения Сельмы Матильды Аалто (урождённой Хакстедт). В семье говорили на финском (отец) и шведском (мать) языках. Когда Алвару исполнилось пять лет, семья переехала: сначала в Алаярви, а затем в Ювяскюля в центральной Финляндии. Там Аалто закончил лицей (Jyväskylä Lyceum). Во время учёбы он брал уроки рисования у местного художника Йонаса Хейска. В 1916 году поступил в Политехнический институт города Гельсингфорса, где учился у Армаса Линдгрена. В 1918 году его учёба была прервана гражданской войной. Аалто принимал участие в боевых действиях на стороне «белых». По окончании войны он вернулся на студенческую скамью и в 1921 году окончил институт, став дипломированным архитектором[2]. К моменту окончания института он построил по собственному проекту дом для родителей в Алаярви. Летом 1922 года он был официально призван в армию и демобилизовался в чине младшего лейтенанта в июне 1923-го.

Испытал влияние неоклассицизма Гуннара Асплунда и эстетики европейского архитектурного авангарда, на основе которой стала складываться его индивидуальная манера. В поисках новых конструктивных форм отдавал предпочтение природным материалам (эксперименты с гнутой древесиной: мебель, беспредметные композиции). В 1933 году он переехал в Хельсинки, где открыл собственную фирму «Артек», которая начала выпуск предметов интерьера, становившихся образцами современного стиля и финского дизайна. Благодаря поддержке лесоперерабатывающих концернов продемонстрировал возможности деревянной архитектуры в проектах для Всемирных выставок в Париже (1937) и в Нью-Йорке (1939); гибко сочетал традиции народного зодчества с новизной авангардных приёмов, свободу пространственных композиции с красотой северного пейзажа (вилла). Работы Аалто выставлялись в Нью-Йоркском Музее Современного Искусства уже с 1930-х годов. В довоенное время Аалто построил санаторий в Паймио (1929—1933) и городскую библиотеку в Выборге (1930—1935), виллу «Майреа» в Нормаркку (1939). В 1940—1948 годах Аалто работал и преподавал в США, где осуществил ряд проектов, таких как общежитие MIT в Бостоне. В 1949 году умерла его супруга и постоянный партнёр по проектной работе Айно Марсио-Аалто. Вернувшись в Финляндию, Аалто сотрудничал с Элиссой Мякиниеми; они поженились в 1952 году.

Аалто осуществил ряд проектов крупных общественных зданий: муниципальный центр в Сяюнятсало (1950—1952), Управление пенсионного обеспечения (1952—1956), Дом культуры рабочих (1955—1958) и дворец «Финляндия» (1967—1971; все в Хельсинки), Дом северных стран в Рейкьявике (1965—1968). Автор многих проектов церковной архитектуры, в том числе церкви Трёх крестов в Вуоксенниска (1958), приходских центров в Вольфсбурге (1963) и в местечке Риола под Болоньей (1966, построен в 1975—1980 годах). Создатель промышленных сооружений в Топпиле (1931), Суниле (1936—1939), Оулу (1951—1957), жилых домов в Бремене (1958—1963), вилл, выставочных павильонов. Выступал и как градостроитель в Рованиеми (1946—1948) и Сяйнятсало (1949—1952).

От строго геометрических форм ранних построек пришёл к самобытному сочетанию национальных традиций, принципов функционализма и органической архитектуры, к свободе и гибкости объёмно-пространственной композиции, умело вписанной в природную среду. В постройках Аалто богато используется дерево. Некоторые из его градостроительных замыслов, отличавшиеся свободной композицией объёмов и живописной ландшафтной планировкой, были реализованы посмертно в Рованиеми и в Сейняиоки.

Своё представление о достоинстве творческого труда Аалто воплотил в проекте собственной мастерской близ Хельсинки (1955) с внутренним двором в форме амфитеатра (лекционный зал под открытым небом).

С 1928 по 1954 год участвовал и являлся членом оргкомитета Международных конгрессов по современной архитектуре.

Был президентом Союза финских архитекторов (1943—1958) и Академии Финляндии (1963—1968). Аалто оказал значительное влияние на поколение молодых архитекторов разных стран.

Почётный иностранный член Американской академии искусств и наук (1957)[3].

Память об Алваре Аалто

Реализованные архитектурные проекты

1923

1924

Дизайн

Сочинения

  • Аалто А. Архитектура и гуманизм / Алвар Аалто; Пер. под ред. Андрея Гозака. — М.: Прогресс, 1978. — 224 с. — 20 000 экз. (в пер.)

Напишите отзыв о статье "Аалто, Алвар"

Литература

  • Aalto A. Bde I—III. Ed. Fleig K. Zürich, 1963—1978.
  • Schildt G. A. Aalto. [Vol.] 1—4. N. Y., 1984—1994.
  • Aalto, (Hugo) Alvar (Henrik) / D. H. Hoiberg // Encyclopædia Britannica. — 15th ed. — Chicago, IL : Encyclopædia Britannica, Inc., 2010. — Т. I: A-Ak – Bayes. — ISBN 978-1-59339-837-8.</span>

Примечания

  1. [bigenc.ru/text/659967 Аалто] / А. Н. Шукурова // А — Анкетирование. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2005. — С. 5. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 1). — ISBN 5-85270-329-X.</span>
  2. Hoiberg, 2010, pp. 2–3.
  3. www.amacad.org/publications/BookofMembers/ChapterA.pdf
  4. </ol>

Ссылки

  • [www.alvaraalto.fi/ Музей Алвара Аалто в Ювяскюля]
  • [architime.ru/architects/a_aalto_alvar.htm Большая подборка работ Алвара Аалто]
  • [www.artek.fi Artek]
  • [www.vbrg.ru/articles/istorija_vyborga/istoricheskie_lichnosti_nashego_goroda/alvar_aalto/ Биография Аалто]
  • [janmichl.com/eng.aalto.html Alvar Aalto’s Savoy Vase (1936)]
  • [www.hls-dhs-dss.ch/textes/d/D8115.php Аалто, Алвар] — статья из Исторического словаря Швейцарии (нем.) (фр.) (итал.)

Отрывок, характеризующий Аалто, Алвар

Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него: