Ааронский, Николай Викторович

К:Википедия:Страницы на КУЛ (тип: не указан)

Николай Викторович Ааронский
Николай Ааронский. Фотография 1882 года.
Род деятельности:	Революционер
Место смерти:	Новгород

Николай Викторович Ааронский (Аронский) (1860—1929) — российский революционер, народник, член партии «Народная воля».

Биография

Дворянин, сын титулярного советника. Родился в 1860 году в Черниговской губернии. В конце 1870-х годов — ученик Нежинской гимназии. В 1881 году студент I-го курса медицинского факультета Киевского университета.

Будучи гимназистом, принимал участие в 1878—1880 годах в местном революционном кружке; по показанию Гр. Пархоменко, ввёл его в нежинский кружок и снабжал его запрещёнными изданиями; распространял прокламацию Исполнительного комитета «Народной Воли» по поводу покушения 19 ноября 1879 года; через Н. Подревского поддерживал связь с киевскими революционерами и получал от него запрещённую литературу. Был обыскан и арестован в Нежине в феврале 1880 года вследствие найденных при обыске у Н. Подревского его писем, указывавших на принадлежность Н. Ааронского к революционному сообществу. Привлечён к дознанию по обвинению в сношениях с лицами, «преследующими преступные цели». С 20 февраля 1880 года состоял на поруках с денежной ответственностью в 500 рублей. Ввиду недостатка улик дело о нём по соглашению главного начальника Верховной распорядительной комиссии с министром юстиции (до 30 июня 1880 года) прекращено. Вторично обыскан и арестован в Киеве 16 апреля 1881 года и заключён в Киевский тюремный замок. При обыске обнаружены паспорта, бланки, гектографированная программа партии «Народная Воля», переписанная рукою Владимира Бычкова, рисунок печати киевской секции партии «Народной Воли», фальшивые печати и прочее. Привлечён к дознанию при Киевском жандармском управлении по делу о народовольческом кружке (дело Вл. Бычкова, Гр. Пархоменко и др.) по обвинению в принадлежности к народовольческому кружку, в распространении народовольческих изданий и в собирании денег на революционные цели.

По Высочайшему повелению от 14 октября 1881 года выслан под гласный надзор в Восточную Сибирь. Отправлен из Киева 18 ноября 1881 года в Московскую пересыльную тюрьму, где находился и в феврале 1882 года по постановлению Особого совещания от 24 мая 1882 года срок надзора определён в пять лет, считая с 14 октября 1881 года. Прибыл 4 августа 1882 года в Красноярск, после чего водворён в Киренске (Иркутская губерния). Изъят от действия манифеста 15 мая 1883 года. По постановлению Особого совещания от 23 октября 1886 года срок гласного надзора продлён ещё на два года.

Его ходатайства о сокращении срока и о переводе в Томск оставлены без последствий. По постановлению Особого совещания от 4 ноября 1888 года подчинён негласному надзору с воспрещением проживать в Черниговской и Киевской губерниях в течение двух лет, а в столицах и столичных губерниях — на общем основании. В 1888—1890-м годах служил по вольному найму статистиком в Иркутске при канцелярии Иркутского генерал-губернатора; был в командировках в Верхоленском округе, (Иркутская губерния), в Канском и Минусинском округах (Енисейская губерния) для обследования быта сельского населения.

В 1891 году, приехав в Нижний Новгород, не был допущен к статистическим работам по Нижегородскому земству ввиду политической неблагонадёжности; находился в сношениях с местными поднадзорными. В последующие годы (до 1899 года) служил в статистическом отделе Нижегородской губернской земской управы сначала по вольному найму, а затем в штате.

С 1899 года служил в статистическом бюро Полтавской губернской земской управы; находился в сношениях с поднадзорными. Согласно его прошению, по распоряжению министра внутренних дел от 26 августа 1899 года получил разрешение на повсеместное проживание. Согласно циркуляра департамента полиции от 12 марта 1903 года освобождён от негласного надзора. Переводчик. Умер в 1929 году.

Источники

• Деятели революционного движения в России: Биобиблиографический словарь: От предшественников декабристов до падения царизма: [В 5 т.]. — М.: Изд-во Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльнопоселенцев, 1927—1934.

Отрывок, характеризующий Ааронский, Николай Викторович

В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.