Аарон, Артур

Артур Луис Аарон
англ. Arthur Louis Aaron
Памятник Артуру Аарону в Лидсе
Принадлежность	Великобритания Великобритания
Род войск	Королевские ВВС
Годы службы	1941—1943
Звание	старший сержант авиации
Часть	218-я эскадрилья
Награды и премии

Артур Луис Аарон (англ. Arthur Louis Aaron; 5 марта 1922, Лидс — 13 августа 1943, Алжир) — британский военный лётчик, старший сержант авиации, кавалер Креста Виктории (посмертно).

Биография

Артур Аарон родился в 1922 году в Лидсе в смешанной семье — его отец был евреем. Учился в средней школе Раундэй, а затем поступил в Лидсскую архитектурную школу, где его застало начало Второй мировой войны.

В марте 1941 года Аарон был призван в ряды вооружённых сил Великобритании, став одним из 23 курсантов Лётной эскадрильи Лидсского университета. Проходил обучение на пилота в Террелле (Техас) в 1-й британской лётной школе, по окончании которой был прикомандирован к 218-й эскадрильи Королевских ВВС, базировавшейся в Даунеме (Норфолк).

В конце июля 1943 года эскадрилья Аарона участвовала в массированных бомбардировках промышленных регионов Германии. 30 июля бомбардировщик Аарона, совершавшего свой 19-й боевой вылет в районе Ремшайда (Рурская область), получил три попадания зажигательных бомб, сброшенных с самолётов, шедших в более высоком эшелоне. Две 4-фунтовых бомбы, попавших в крыло между топливными баками, не загорелись, но 30-фунтовая бомба, пробившая фюзеляж, сработала и подожгла текущую из пробитых шлангов рабочую жидкость. Пока другие члены экипажа боролись с пожаром в наполненном дымом самолёте, Аарон вывел его на цель и сбросил бомбы. К этому моменту горящий самолёт нащупали немецкие прожекторы, и пилоту пришлось уводить его из-под зенитного огня рискованными манёврами. Это ему удалось, и самолёт дотянул до аэродрома в Даунеме на ровном киле. За этот вылет Аарон был представлен к медали «За лётные боевые заслуги».

Следующий боевой вылет, 12 августа 1943 года, стал для Аарона последним в жизни. В качестве капитана тяжёлого бомбардировщика Short Stirling он совершал бомбовый налёт на Турин, когда его самолёт был обстрелян неприятельским истребителем. Помимо попаданий в три из четырёх двигателей и две пулеметные турели, пули разбили ветровое стекло и повредили руль высоты. Штурман — канадец Корнелиус Бреннан — был убит, а сам Аарон получил несколько попаданий: пуля в лицо раздробила ему челюсть, правая рука была практически полностью оторвана, и ещё одно ранение он получил в лёгкое. Пилот повалился вперёд на штурвал, из-за чего самолёт стал стремительно терять высоту; бортинженеру удалось выровнять его лишь на высоте 1 км. Аарон, потеряв способность говорить, знаками передал управление бомбардиру, и самолёт взял курс на юг в надежде добраться до контролируемых союзниками Сицилии или Северной Африки. Сам Аарон, получив укол морфия, настоял на том, чтобы вернуться в кабину. Его усадили в пилотское кресло и помогли поднять ноги на педаль руля. Он дважды попытался взять управление на себя, но из-за физической слабости не смог этого сделать; вместо этого он, превозмогая боль, писал левой рукой инструкции товарищам по экипажу. Когда топливо в машине уже подходило к концу, самолёт достиг аэродрома Боне в Алжире, недалеко от города Аннаба. Бомбардир, следуя инструкциям пилота, пять раз заходил на посадку в темноте и наконец сумел опустить самолёт на песок со сложенным шасси; в этот последний раз Аарон был близок к обмороку от истощения, так что другим членам экипажа пришлось его поддерживать в кресле. Через девять часов после этого Артур Аарон умер в госпитале от потери крови.

Признание заслуг

Артур Аарон был посмертно удостоен двух наград Британской империи: медали «За лётные боевые заслуги» (приказом от 19 октября 1943 года) и высшего военного отличия империи — Креста Виктории — за свои действия в ночь с 12 на 13 августа 1943 года (приказом от 5 ноября того же года); ещё два члена его экипажа были также награждены за этот вылет.

Аарон стал единственным уроженцем Лидса, награждённым Крестом Виктории за годы Второй мировой войны. Его награда хранится в городском музее Лидса. В 2000 году по итогам опроса жителей Лидса городской совет принял решение об установке памятника Аарону. Пятиметровая бронзовая статуя работы скульптора Грэма Ибберсона была установлена на одном из круговых перекрёстков города в марте 2001 года. Статуя изображает молодого пилота стоящим у ствола дерева, на которое взбираются дети; девочка на вершине выпускает голубя мира. Впоследствии в Лидсе была начата кампания за перенос памятника на более почётное место — к военному мемориалу или городскому музею.

Отрывок, характеризующий Аарон, Артур

Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.