Абаза, Николай Саввич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Саввич Абаза<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Рязанский губернатор
20.01.1874 — 04.04.1880
Предшественник: Николай Аркадьевич Болдарев
Преемник: Сергей Сергеевич Зыбин
Херсонский губернатор
19.11.1871 — 20.01.1874
Предшественник: Сократ Иванович Старынкевич
Преемник: Александр Семёнович Эрдели
Тамбовский вице-губернатор
12.07.1868 — 19.11.1871
Предшественник: Владимир Николаевич Токарев
Преемник: Николай Николаевич Хрущёв
 
Вероисповедание: православный
Рождение: 7 (19) августа 1837(1837-08-19)
Москва
Смерть: 21 сентября (4 октября) 1901(1901-10-04) (64 года)
Москва
Место погребения: Рязань, Спасский мужской монастырь
Род: Абаза
Отец: Савва Васильевич Абаза
Мать: Варвара Сергеевна Цурикова
Супруга: Анна Валериановна Сафонович
Образование: Харьковский университет
 
Награды:

Никола́й Са́ввич Абаза́ (1837—1901) — российский государственный деятель.





Семья

Николай Саввич происходил из молдавского дворянского рода второй половины XVII в., с первой четверти XVIII в. состоявшего на российской службе. 7 июля 1849 г. род внесли во 2-ю часть родословной книги Харьковской губернии.

  • Отец: Абаза, Савва Васильевич (1800—1854) — подпоручик 46-го егерского полка.
  • Мать: Абаза, Варвара Сергеевна (урождённая Цурикова).
  • Брат: Абаза, Василий Саввич (07.04.1835 — 28.03.1889) (похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры)
  • Жена: Абаза, Анна Валериановна (урождённая Сафонович) (12 июня 1837-23 апреля 1891[1].) — дочь орловского губернатора, тайного советника В. И. Сафоновича. Вдова декабриста С. И. Кривцова.

Своих детей не было. Приемной дочери Татьяне в 1883 г. разрешили принять фамилию и отчество приемного отца и пользоваться правами его состояния, но без права на наследство. Родной брат, возможно, Сергей Саввич, коллежский асессор с 1857 г., в должности церемониймейстера (по данным на 1858 г.), и состоял при Её Императорском Высочестве Государыне Великой Княгине Елене Павловне[2].

Двоюродный брат — А. А. Абаза

Биография

6 мая 1859 года Абаза с отличием окончил курс медицинского факультета Харьковского университета со степенью лекаря и по защите диссертации при медицинском факультете Московского университета получил степень доктора медицины (14 июня 1862 года).

11 июля 1862 года Абаза стал сверхштатным чиновником при медицинском департаменте Министерства внутренних дел с чином коллежского асессора.

14 апреля 1863 года он был переведён в Кавказскую армию «медиком для командировок» с прикомандированием к Тифлисскому военному госпиталю. В кампании 1864 года против горцев в апреле — мае Абаза участвовал в разработке дороги вверх по долине реки Мзымта к Ахчиису и наступлении отряда на соединение с войсками Дахновского, Мало-Лабинского и Перхувского отрядов, в перестрелке при движении к Аибге, в передовых цепях отряда, в его возвращении на позиции с урочища Пегач в Аштырх и Адлер. 31 декабря Абаза был прикомандирован к 1-му военно-сухопутному госпиталю в Петербурге. 30 апреля 1865 года его назначили сверхштатным чиновником при медицинском департаменте с откомандированием в распоряжение орловского губернатора.

11 июля 1866 года Абазу произвели в надворные советники. 29 ноября его командировали в распоряжение петербургского губернатора. 9 марта 1867 года его причислили к Министерству внутренних дел с отчислением от медицинского департамента, оставив в распоряжении петербургского губернатора. 13 мая Абаза был назначен старшим советником Петербургского губернского правления. С 6 июня по 11 июля и со 2 ноября по 5 декабря 1867 года он исполнял должность вице-губернатора. 12 июля 1868 года Абаза стал коллежским советником и был назначен тамбовским вице-губернатором. В 1868—1871 годах с перерывами он исполнял должность губернатора. 30 августа 1870 года произведен в статские советники за отличие, а 19 ноября 1871 года — в действительные статские советники и назначен херсонским губернатором. 20 января 1874 года Абаза был назначен рязанским губернатором, а с 3 декабря 1876 года ещё и главноуполномоченным «Общества попечения о раненых и больных воинах» (за труды по которому 1 января 1878 года он был пожалован гофмейстером) и заведующим санитарным делом Дунайской армии.

С 15 октября 1878 года Абаза вновь управлял Рязанской губернией. 4 апреля 1880 года он был уволен и назначен начальником Главного управления по делам печати, а с 5 апреля — ещё и сенатором. В роли заведующего делами печати Абаза держался тех воззрений на прессу, которые проводил и граф М. Т. Лорис-Меликов. При нём возникло предположение произвести видоизменения в цензурном уставе. С выходом в отставку графа Лорис-Меликова удалился от занимаемого им поста и вообще от административной деятельности и Абаза.

Со 2 мая 1880 года он был членом Верховной распорядительной комиссии. 7 апреля 1881 года он уволился по состоянию здоровью из Главного управления, с оставлением сенатором. 4 ноября Абазу назначили в 4-й департамент Сената, 27 ноября 1882 года — в 1-й департамент, 14 апреля 1883 года — в общее собрание и присутствие 1-го департамента, образованного в Москве на время коронационных торжеств. 31 декабря 1886 года он был назначен в общее собрание 1-го, 2-го департаментов и департамента герольдии, а 15 ноября 1889 года назначен в 1-й департамент. В мае 1896 года Абаза был на коронационных торжествах в Москве, а 1 января 1900 года произведен в действительные тайные советники.

С 1 января 1890 года Абаза стал членом Государственного совета. 13 января 1890 года его назначили в департамент законов, 1 января 1900 года — в департамент промышленности, наук и торговли. С 11 декабря 1891 года Абаза был председателем Комиссии для обсуждения вопроса о мерах к поддержанию дворянского землевладения, а с 1895 до 1897 год — председателем Особой комиссии для разработки законопроектов по колонизации и оживлению Черноморского побережья.

Абаза написал сочинение «Об эпителии воздухоносных лёгочных пузырьков» (М., 1862), но как писатель заявил о себе отчётом о деятельности своей в роли главноуполномоченного Красного Креста. Отчёт появился под заглавием «Красный Крест в тылу действующей армии в 1877—1878 г.: Отчёт главноуполномоченного Общества попечения о раненых и больных воинах» (СПб., 1880—1882. Т. 1—2). Книга, встреченная похвалами критики, представляла собою капитальный вклад в военно-санитарную литературу. Помимо строго научно распределённого по таблицам и диаграммам обширного статистического материала, рисующего положение эвакуационного дела во всех его мельчайших деталях и дающего в будущем возможность организовать врачебную помощь жертвам войны не на кабинетных соображениях, а на уроках живой действительности, помимо этих сухих, хотя по существу очень красноречивых, фактических данных, книга Абазы давала живо написанную картину санитарных порядков или вернее непорядков войны. Автор никого в отдельности не винил в этих печальных непорядках. Он полагал, что в значительной степени они обусловлены роковым сцеплением обстоятельств кампании. Но большую долю вины он, вместе с тем, возлагал на общий дух бюрократизма и чиновничества. По мнению автора, «Санитарное дело есть дело специальное, требующее глубоких познаний и опыта. Только специальные люди и могут, и должны, по нашему мнению, направлять его. Врачам должна принадлежать выдающаяся роль в ведении санитарного дела, так как никто, кроме их, не может лучше знать многоразличных нужд раненых и больных. Это — аксиома. Передавая санитарное дело в руки врачей, этим нисколько не устраняется подчинение действий их главному руководству высшей администрации, которая тогда только и может действовать безошибочно, когда специальное дело будет в специальных руках»[3].

Награды и звания

Напишите отзыв о статье "Абаза, Николай Саввич"

Примечания

  1. Рязанский некрополь стр 3
  2. Список гражданских чинов 8 кл. СПб. 1858. С.2825.
  3. Венгеров С. А. Абаза, Николай Савич // [runivers.ru/upload/iblock/c8d/Vengerov%20S.A.%20Kritiko-bibliograficheskij%20slovarc%20russkix%20pisatelej%20i%20uchenyx.%20Tom%201.%20Vypuski%201-21.%20A%20y1889cvruur1200sm.djvu Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней)]. — СПб.: Семеновская Типо-Литография (И. Ефрона), 1889. — Т. I. Вып. 1—21. А. — С. 3—5.

Литература

  • [dlib.rsl.ru/viewer/01004161228#?page=221 Альманах современных русских государственных деятелей]. — СПб.: Тип. Исидора Гольдберга, 1897. — С. 159—160.
  • Шилов Д. Н. Члены Государственного Совета Российской империи, 1801—1906: Биобиблиогр. справочник / Д. Н. Шилов, Ю. А. Кузьмин; Рос. нац. б-ка. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. — 993 с. С 2007-4/36
  • Русский биографический словарь. — М., [19…]. — Т. 20 — 28.
  • Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон: Биографии. — М., 1991. — Т. I.
  • Ливадийский дворец [VI/2437] // Геокэшинг. — www.geocaching.su/?pn=101&cid=2437

См. также

Ссылки

  • [www.fedordostoevsky.ru/around/Abaza_N_S/ Абаза Н. С. в проекте «Фёдор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества»]
  • [edemkavkaza.ru/index.php/enciklopediasochi/52-abaza.html Участие Н. С. Абазы в становлении Сочи]

Отрывок, характеризующий Абаза, Николай Саввич

Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.