Абамелик

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Абамели́к (Абамеле́к) (арм. Աբամելիք, груз. აბამელიკი) — армянский и грузинский княжеский род на территории Российской Империи и Грузии.[1].





История рода

Представители этого древнего армянского рода переселились в Грузию в 1421 году. В 1800 году, после того как единственная дочь священника Симона (Семёна Огановича) Абамелик Елена (21 мая 1770 — 20 мая 1836) стала 9 января 1800 года женой царевича Давида Георгиевича, тифлисская ветвь рода была возведена грузинским царём в достоинство князей третьей степени. В Российской Империи род был признан в княжеском достоинстве в 1850 году, когда в Высочайше утверждённом 6 декабря 1850 года именном посемейном списке княжеских родов Грузии показаны:

  • прапорщик Григорий Яковлевич с женой Натальей и дочерью Кетеван Абамелик;
  • прапорщик Михаил, губернский секретарь Луарсаб и Павел Яковлевич Абамелик;
  • ротмистр Семён, прапорщик Аким и корнет Артемий Давыдович Абамелик.

Позднее, определением Правительствующего Сената от 1 августа 1856 года и 7 февраля 1857 года утверждены в княжеском достоинстве со внесением в V часть Родословной Книги корнет Павел Александрович и сын его Александр Абамелик.

Абамелик-Лазаревы

Абамелик-Лазаревы


Описание герба: см. текст >>>

Том и лист Общего гербовника:

XV, 4

Титул:

князья

Часть родословной книги:

V


Подданство:
Абамелик-Лазаревы на Викискладе

В 1873 году отставному генерал-майору князю С. Д. Абамелику, женатому на дочери Христофора Екимовича Лазарева, в связи с пресечением славного рода Лазаревых высочайше дозволено было принять фамилию покойного тестя его и именоваться впредь, потомственно, князем Абамелик-Лазаревым.

Позднее, определением Правительствующего Сената от 7 декабря 1887 года, утверждён в княжеском достоинстве со внесением в V часть Родословной Книги коллежский секретарь в звании камер-юнкера Семён Семёнович Абамелик-Лазарев.

Род Абамелик и Абамелик-Лазаревых был внесён в V часть родословных книг губернии Московской, Подольской и Тульской.

Описание герба

Щит разделён на четыре части, в середине малый щиток. В первой золотой части червлёный лев с червлёной короной на голове, держащий в правой лапе червлёный изогнутый меч. Во второй червлёной части накрест серебряный изогнутый меч с золотой рукояткой и золотой скипетр. В третьей лазуревой части на зелёной земле серебряный столб, обвитый виноградными лозами натурального цвета с зелеными листьями. В четвёртой золотой части на зелёной земле чёрный баран (овен) с червлёными глазами и языком. Малый щиток пересечён на золотое и лазуревое поля. В верхней золотой половине чёрное орлиное крыло, в нижней лазуревой — лежащий золотой лев с червлёными глазами и языком (герб Лазаревых).

Над щитом три дворянских коронованных шлема. Нашлемники: среднего — встающий червлёный лев, обращённый вправо, с червлёной короной на голове, держащий в правой лапе червлёный изогнутый меч; правого и левого — три серебряных страусовых пера. Намёты: среднего шлема червлёный, подложенный золотом, крайних — лазуревый, подложенный золотом. Герб украшен червлёной, подбитой горностаем мантией с золотыми кистями и бахромой, увенчан княжеской короной. Герб князей Абамелек-Лазаревых внесён в [gerbovnik.ru/arms/2473 Часть 15 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 4]. Проверено 22 мая 2013. [www.webcitation.org/6GqJKEfMT Архивировано из первоисточника 24 мая 2013]..

Родословная князей Абамелик и Абамелик-Лазаревых

Напишите отзыв о статье "Абамелик"

Примечания

  1. Lesley Blanch //[books.google.ru/books?id=zMkv5M6MfasC&printsec=frontcover&dq=The+sabres+of+paradise:+conquest+and+vengeance+in+the+Caucasus&hl=ru&ei=3zZ5TbPyBYqfOtTfmJIH&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCkQ6AEwAA#v=onepage&q&f=false The sabres of paradise: conquest and vengeance in the Caucasus] стр 67

Ссылки

Отрывок, характеризующий Абамелик

Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.