Абаринова, Антонина Ивановна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Антонина Абаринова
Основная информация
Имя при рождении

Антонина Ивановна Рейхельт

Дата рождения

24 июля 1842(1842-07-24)

Место рождения

Владимир

Дата смерти

29 июля 1901(1901-07-29) (59 лет)

Место смерти

ст. Суходол Тульской губернии

Страна

Российская империя Российская империя

Профессии

оперная певица и драматическая актриса

Певческий голос

контральто, меццо-сопрано

Коллективы

Мариинский театр
Александринский театр

Антони́на Ива́новна Аба́ринова (настоящая фамилия Рейхельт; 24 июля 1842 — 29 июля 1901) — российская оперная певица (контральто, впоследствии меццо-сопрано) и драматическая актриса[1].





Биография

Воспитание получила в санкт-петербургском патриотическом институте. Училась пению в Петербурге, Милане, в 1874 году брала уроки у Полины Виардо в Париже. В Одессе работала в итальянской труппе под псевдонимом Реджи. Выступала на провинциальных оперных сценах (контральто, позже меццо-сопрано). В 1872 году успешно исполнила в Петербурге партию Периколы в оперетте Оффенбаха «Птички певчие», после чего была зачислена в штат Императорских театров в Санкт-Петербурге, где с успехом исполняла разнообразные роли, как русского, так и иностранного репертуара. Некоторые партии: Ваня в опере М. Глинки «Иван Сусанин», Княгиня, Лаура в операх «Русалка» и «Каменный гость» Даргомыжского, Спиридоновна в опере Серова «Вражья сила» , Памела а опере Обера «Фра-Дьяволе».

С 1878 года и до конца жизни служила в Александринском театре, исполняя преимущественно комедийные роли. Больше всего ей удавались роли светских барынь.

Исполнила роль Полины Андреевны Шамраевой в первой постановке пьесы Чехова «Чайка».

Первая исполнительница партии Хозяйки корчмы в опере «Борис Годунов» Мусоргского (полная версия редакции 1874 года).

Похоронена на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Потомки

  • Правнук: американский журналист и публицист Владимир Абаринов, по образованию историк и драматург, пишет в русскоязычной прессе.

Роли в театре

Мариинский театр

Александринский театр

См. также

Напишите отзыв о статье "Абаринова, Антонина Ивановна"

Примечания

  1. Русский драматический театр: Энциклопедия / Под общ. ред. М. И. Андреева, Н. Э. Звенигородской, А. В. Мартыновой и др. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2001. — 568 с.: ил. ISBN 5-85270-167-X

Литература

Ссылки

  • [lavraspb.ru/ru/nekropol/view/item/id/1364/catid/3 Могила А. И. Абариновой на Никольском кладбище Александро-Невской лавры]

Отрывок, характеризующий Абаринова, Антонина Ивановна

– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.