Абашев, Владимир Васильевич

Владимир Васильевич Абашев
Дата рождения:	21 апреля 1954(1954-04-21) (70 лет)
Место рождения:	с. Новичиха Алтайского края
Научная сфера:	филология, краеведение, устная история, журналистика
Место работы:	[www.psu.ru/fakultety/filologicheskij-fakultet/kafedry/kafedra-zhurnalistiki кафедра журналистики и массовых коммуникаций] Пермского университета
Альма-матер:	Пермский университет
Научный руководитель:	В. В. Эйдинова

Влади́мир Васи́льевич Абáшев (род. 21 апреля 1954, с. Новичиха, Алтайский край) — российский литературовед, доктор филологических наук, заведующий кафедрой журналистики и массовых коммуникаций филологического факультета Пермского университета, научный руководитель лаборатории политики культурного наследия, основатель и директор Пермского общественного фонда культуры «Юрятин», автор книги «Пермь как текст».

Биография

В 1979 году окончил филологический факультет Пермского университета.

В 1985—1986 годах обучался в аспирантуре МГУ, диссертация «Ф. И. Тютчев в художественном сознании А. А. Блока и В. Я. Брюсова».

С 1987 года работает на кафедре русской литературы, с 1992 года — доцент кафедры. С 26 июня 1991 года по 24 декабря 1996 года заведовал кафедрой. По его инициативе с начала 1990-х годов на кафедре началась разработка научной тематики, связанной с литературным краеведением и устной историей Перми.

В 1992 году по инициативе В. В. Абашева при кафедре русской литературы создана исследовательская лаборатория литературного краеведения (ныне — лаборатория «Политики культурного наследия им. П. С. Богословского»).

В 1996—1999 годах был докторантом кафедры русской литературы XX века филологического факультета Уральского государственного университета (тема диссертации: «Пермский текст в русской культуре и литературе XX в.», научный консультант В. В. Эйдинова). С 2001 года — доктор филологических наук. Монография В. В. Абашева «Пермь как текст», отразившая его докторское исследование, стала авторитетным образцом системного описания культурной истории провинциального города.

C 2002 года является заведующим кафедрой журналистики (с 2013 года — кафедра журналистики и массовых коммуникаций) филологического факультета ПГНИУ).

Супруга — литературовед М. П. Абашева (род. 1960).

Общественно-культурная деятельность

Академическая деятельность В. В. Абашева находит продолжение в общественно-культурной активности. В 1994 года совместно с коллегами он учредил Пермский общественный фонд культуры «Юрятин». За время работы фонд осуществил цикл издательских, исследовательских и общественно-культурных проектов.

В 1990-е годы фонд издал серию сборников современных уральских поэтов — В. Кальпиди, Г. Данского, В. Лаврентьева, В. Ракова, В. Котельникова и др. Впервые в России фондом были изданы книги поэтов русского зарубежья — А. Очеретянского, А. Волохонского, Е. Мнацакановой и др.

С 2006 года В. В. Абашевым было инициировано восстановление в поселке Всеволодо-Вильва Александровского района Пермского края дома управляющего химическими заводами Саввы Морозова, где в 1916 году в течение полугода в гостях у химика Б. И. Збарского жил молодой Борис Пастернак. Восстановленный [www.dompasternaka.ru "Дом Пастернака"] стал филиалом Пермского краеведческого музея. Под руководством В. В. Абашева фонд осуществляет комплексный проект социально-культурного развития поселка Всеволодо-Вильва.

Награды

• Лауреат премии Пермской области в сфере культуры и искусства (разработка и реализация программы развития культурной жизни Перми) (1997).
• Лауреат премии "Малый Букер" (за лучший литературно-общественный проект 1990 годов) (2000).
• Лауреат премии Пермской области в сфере культуры и искусства (монография "Пермь как текст") (2002).
• Лауреат премии Пермского края в сфере культуры и искусства (коллективная монография "Всеволодо-Вильва на перекрестке русской культуры") (2008).

Отзывы на произведения

Из рецензии Анатолия Королёва на монографию В. В. Абашева «Пермь как текст»:

ЭТА КНИГА — событие не только для Перми, но для всей современной русской провинциальной культуры, озабоченной поисками собственной идентичности...
Владимир Абашев блестяще показал муки рождения пермского текста из безвидной пустоты безымянности, когда богатое архаическими смыслами имя Пермь достается фантому. Пустоте. Заводу. Бюрократическому плацу… И вот имя начинает, как слово создателя в начале Бытия, реять над хаосом, вызывая из хаотических вод упорядоченную смысловую структуру…
Владимир Абашев счастливо объединяет в себе строгость глубокого исследователя стратегий поведения имён, пылкий азарт историка и краеведа, глубину филолога-структуралиста, чуткость поэта. Наконец, он замечательный герменевтик.

Нина Васильева о книге В. В. Абашева «Пермь как текст»:

Абашев первым в современной литературоведческой науке спроецировал опыт изучения текста на Пермь…
Автор очень интересно пишет о взаимодействии культуры и ландшафта, об обратной связи между ними, когда не только природное лепит и формирует свой образ, но и творческое воображение на новый лад создает и символизирует природную реальность места.
Понятый таким образом текст позволил автору рассмотреть множество «знаковых манифестаций» Перми как попытку расшифровать формулу Перми, пермскую идею, тот уникальный след, который Пермь оставила в российской культуре. И тут нет низких форм и жанров, второстепенных и неважных фигур, проходных и неинтересных явлений, ибо любая примета, анекдот, случайный топоним способны внести свой точечный штрих в пространство постоянно творящегося пермского текста — от особенностей ландшафта до бытового уклада и деталей поведения.

Полный объем пермского текста — это дело многих творцов, он находится в постоянном движении: расширяется, дополняется, уточняется, созидается.

Из рецензии Александра Касымова на книгу В. В. Абашева «Пермь как текст» («Мост через Каму, соединяющий берега Волги»):

Странно то, что я, никогда в Перми не бывавший, тоже будто бы читал о себе. Дело в том, что таково свойство этого произведения, вступающее в некоторое противоречие со стандартом научности. Книга Абашева есть проза, заставляющая даже совершенно постороннего читателя переживать и сопереживать. Владимир Абашев, реконструируя пути развития Перми-текста, создает сюжет, выстраиваемый при помощи фактов и документов, осмысление которых увлекает.
Анализ поэтических текстов, предлагаемый Владимиром Абашевым, совершенно замечателен. Именно тем, что Пермь и пермское предстают перед нами как сцена, на которой действуют таковые стихии и которая, может быть, является продуктом этих действий. Ибо действо есть здесь действие. Миф есть реальность или хотя бы реализованность.

Из рецензии Анатолия Королева на книгу В. В. Абашева «Всеволодо-Вильва на перекрестке русской культуры» («Земля Пастернака»):

Подвижничество пермского фонда «Юрятин» и труд его бессменного вдохновителя профессора Пермского университета Владимира Абашева давно взыскует к лавровому венку, и вот новый повод добавить листок славы к прежним заслугам исследователя. В Санкт-Петербурге при поддержке Международного гуманитарного общественного фонда «Знание» в издательстве «Маматов» вышла книга, вновь обращенная краеведами к пермскому отрезку литературной истории России — «Всеволодо-Вильва на перекрестке русской культуры», где самая замечательная часть из нескольких глав посвящена уникальному эпизоду из молодости поэта.

И хотя в книге кроме Пастернака рассказано о роли Урала и в жизни князей Всеволожских, и в приезде Чехова, и в планиде Саввы Морозова, лишь роль Всеволодо-Вильвы в судьбе поэта поистине можно сравнить с крещением и становлением на царство.

Из рецензии Сергея Костырко на книгу В. В. Абашева «Всеволодо-Вильва на перекрестке русской культуры» («Повод для самоуважения»):

В глухом урочище России: книга, изучающая историю Пермского края, предъявляет просто фантастическую реальность... эффект предложенного книгой прочтения русской истории может быть неожиданным, более того, неудобным для нынешнего «историко-патриотического дискурса».

Как минимум способным вызвать у читателя предположение, что ментальность русской истории и её энергетических потоков не обязательно персонифицировать образами Малюты Скуратова или Сталина, можно ведь посмотреть и в сторону всех этих Демидовых, Строгановых, князей Всеволожских; ну а фигура Саввы Морозова может предстать неизмеримо более значительной, нежели актуализированная сегодня фигура Гришки Распутина.

Потому как странная, почти незнакомая нам Россия предстаёт в этой книге.

Из рецензии Юрия Архипова на книгу В. В. Абашева «Всеволодо-Вильва на перекрестке русской культуры» («Уз­лы и за­кру­ты куль­тур­ной па­мя­ти»):

В чудесно изданной пермским фондом «Юрятин» книге под одной обложкой собраны сразу несколько приметных современников Ремизова, коих «закрутило» на заре двадцатого века на одном перекрёстке — в живописном урочище, затерянном в предгорьях Урала... В «узлах» этой книги – бездна интереснейших материалов, и многие из них публикуются впервые. Как почти всегда бывает, зафиксированные документальным пером сценки из жизни великих сами становятся перлами художественности.

Словом, книга-сюрприз. Нежданный подарок не только для литературных гурманов, но и для всех истинных патриотов отечества. Книга, заодно навевающая и мечты: так бы, с такой бережностью и с таким достоинством да отметить все «узловые» перекрёстки отечественной культуры. Какая получилась бы «Карта Родины» – не чета той двусмысленной, что вышла у Вайля!

С этими и другими рецензиями на работы В. В. Абашева можно ознакомиться на ресурсе "Дом Пастернака".

Научные труды

Избранные научные публикации

• Абашев В. В. Путешествие в Пермь (на материале путевых заметок XIX века) // RussianLiterature. 2003. T. LIII. С. 105–112.
• Абашев В. В. Урал в поисках лица (Аркаим в уральской неомифологии 1990-х гг.) // EuropaOrientalis. Studi e Ricerche sui Paesi e le Culture dell`est Europeo. 2003. XXII. S. 13-23.
• Абашев В. В. «Люверс родилась и выросла в Перми…» (место и текст в повести Бориса Пастернака) // Геопанорама русской культуры. Провинция и её локальные тексты. М., 2004. С. 561–592.
• Абашев В. В. «Сеется в немощи, восстает в силе…»: О душе и теле в поэзии Владислава Ходасевича // Тело, дух и душа в русской литературе и культуре. Leib, Geist und Seele in der russischen Literatur und Kultur. WIENER SLAWISTISCHER ALMANACH. Bd. 54. Wien, 2004. S. 253–273.
• Абашев В. В. "Какая древняя земля, какая дремучая история, какая неиссякаемая сила…": геопоэтика как основа геополитики // Михаил Осоргин: Художник и журналист. Пермь, 2006. С. 197–207.
• Abachev V. Perm et ses mythes // Les sites de la memoire russe. T. 1: Geographie de la memoire russe. Paris: Fayard, 2007. P. 98–111.
• Узник башни. О персональном символе Валерия Брюсова // Pegasus Oost-Europese Studies 11. Literature and Beyond. Volume 1. Amsterdam, 2008. P.1–21 [www.psu.ru/files/docs/personalnye-stranitsy-prepodavatelej/abashev/209_Bryusov.pdf].
• Абашев В. В. Урал как предчувствие. Заметки о геопоэтике Бориса Пастернака // Вопр. лит. 2008. № 4. С. 125–144.
• Абашев В. В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе ХХ века. Изд. 2-е, доп. Пермь, 2008. 496 с. [www.psu.ru/files/docs/personalnye-stranitsy-prepodavatelej/abashev/kniga_1.pdf]
• Абашев В. В. Д. Н. Мамин-Сибиряк: У истоков геопоэтики Урала // Уральский исторический вестник. № 1(22). 2009. С.51–59. [www.psu.ru/files/docs/personalnye-stranitsy-prepodavatelej/abashev/212_Mamin.pdf]
• Абашев В. В. Путешествие с доктором Живаго. СПб.: Изд-во «Маматов», 2010. 98 с.
• Абашев В. В. Неосязаемое тело города. Опыт работы со смыслом (статья) // Антропологический форум. 2010. № 12. С. 10–16.
• Абашев В. В. Пастернаковский город Юрятин: география, семиотика и прагматика романного образа // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2010. Выпуск 8(98). С.121–128. [www.psu.ru/files/docs/personalnye-stranitsy-prepodavatelej/abashev/214_Gorod_Yuryatin.pdf]
• Абашев В. В. Поэзия пространства в прозе Алексея Иванова // Сибирский филологический журнал. 2010. № 2. С. 81–90. (в соавторстве с М. П. Абашевой)[www.psu.ru/files/docs/personalnye-stranitsy-prepodavatelej/abashev/215_Poetry_of_space.pdf]
• Абашев В. В. План местности: литература как путеводитель // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2010. № 4. С. 98–104. [www.psu.ru/files/docs/personalnye-stranitsy-prepodavatelej/abashev/216_Plan_mestnosti.pdf]
• Абашев В. В. А был ли мальчик из Перми? Литературное расследование // Новый мир. 2012. № 10. С. 118–132. (в соавторстве с М. П. Абашевой).
• Абашев В. В. Русская литература Урала. Проблемы геопоэтики: Учебное пособие. Пермь: Перм. гос. нац. иссл. ун-т., 2012. 140 с.,8,1 п.л. [www.psu.ru/files/docs/personalnye-stranitsy-prepodavatelej/abashev/kniga_2.pdf]
• Абашев В. В. Девушка с коробкой в сумерках Тифлиса. О роли киноцитаты в стихотворении Б. Пастернака // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2013. Выпуск 1(21). С.120–130. [www.rfp.psu.ru/archive/1.2013/abashev.pdf]
• Абашев В. В., Абашева М. П. Уральская словесность в культурном ландшафте: виды, перспективы, границы // Вопросы литературы. 2014, № 1. [magazines.russ.ru/voplit/2014/1/17a.html].

Литературные путеводители

• В поисках Юрятина. Литературные прогулки по Перми / Абашев В., Масальцева Т., Фирсова А., Шестакова А. Пермь: Фонд «Юрятин»; Лаборатория городской культуры и СМИ Пермского университета, 2005. 256 с. ISBN 5-88187-264-9.
• Абашев В. В. Путешествие с доктором Живаго. Борис Пастернак в Пермском крае. Санкт-Петербург: Маматов, 2010.

Другие избранные научные труды и подготовленные издания

• Геопанорама русской культуры: провинция и её локал. тексты / Сост. В. В. Абашев, А. Ф. Булоусов, Т. В. Цивьян; отв. ред. Л. О. Зайонц. М.: Яз. славян. культуры, 2004. 650 с.
• В. В. Каменский в культурном пространстве ХХ века: материалы научно-практической конференции / Ред. В. В. Абашев. Пермь, 2006. 212 с.
• Михаил Осоргин: художник и журналист / Пермский гос. ун-т, Каф. журналистики, Науч. совет РАН «История мировой культуры», Комис. по изучению культурного наследия Пермского края; ред.-сост. В. В. Абашев. Пермь: Мобиле, 2006. 230 с.
• Литературная жизнь России конца XIX — начала XX веков на страницах пермской периодической печати (1890–1917 гг.): аннотированный библиографический указатель: [библиографический справочник] / Сост. Абашев В. В., Кустов В. А., Масальцева Т. Н. Пермь: Изд-во Пермского университета, 2007. 464 с.[www.psu.ru/files/docs/fakultety/fil/ukazatel.pdf]
• Всеволодо-Вильва на перекрестке русской культуры: князья Всеволожские, Савва Морозов, А. П. Чехов, Борис Збарский, Борис Пастернак : книга очерков / Сост. В. В. Абашев. Санкт-Петербург: Маматов, 2008. 303 с.
• Река и Гора: локальные дискурсы: сборник материалов Международной научной конференции «Урал и Карпаты: локальный дискурс горных местностей» (Пермь, 29–30 октября 2009 г.) / Отв. ред. В. В. Абашев. Пермь: Лаб. политики культурного наследия, 2009. 171 с.
• Город Пермь: смысловые структуры и культурные практики / Отв. ред. В. В. Абашев. Пермь, 2009. 215 с.[books.google.ru/books/about/%D0%93%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B4_%D0%9F%D0%B5%D1%80%D0%BC%D1%8C.html?id=k1nlSAAACAAJ&redir_esc=y]

Источники и ссылки

• Абашев Владимир Васильевич // Персональная страница на сайте Пермского университета. [www.psu.ru/nauka/napravleniya-nauchnoj-deyatelnosti-i-nauchnye-lidery/filologicheskie-nauki/abashev-vladimir-vasilevich]
• Абашев Владимир Васильевич // [www.psu.ru/files/docs/ob-universitete/smi/knigi-ob-universitete/prof_psu.pdf Профессора Пермского государственного университета (1916–2001)] / Гл. ред.: В. В. Маланин. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2001. 419 с.  С. 234.
• Доктор филологических наук Владимир Васильевич Абашев // Сельчанка. Газета Новичихинского района Алтайского края [selchanka.com/zemlyaki/doktor-filologicheskih-nauk-vladimir-vasilevich-abashev.htm]
• Vladimir Abashev // Wikipedia, the free encyclopedia.

Отрывок, характеризующий Абашев, Владимир Васильевич

– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.