Аббатство Беллапаис

Монастырь
Аббатство Беллапаис фр. Abbaye de la Paix
Страна	Турецкая Республика Северного Кипра
Деревня, район	Беллапаис, Кирения
Конфессия	Римско-католическая церковь
Орденская принадлежность	Премонстранты
Тип	Мужской
Дата основания	1205—1206
Известные насельники	Хетум Патмич (1305)
Состояние	Руины

Аббатство Беллапаис (фр. Abbaye de la Paix, греч. Αββαείο Μπελαπάις) — один из красивейших памятников готической архитектуры Кипра, воздвигнутый крестоносцами в начале XIII века вблизи Кирении и к нашему времени большей частью превратившийся в руины. Наименование аббатства, как и название близлежащей деревни Беллапаис, происходит от французского названия монастыря Abbaye de la Paix — Аббатство Мира.

История

Об истории аббатства известно крайне мало. Монахи ордена августинцев, прибывшие на Кипр из Иерусалима, поселились в предгорье Киренийского хребта на территории современной деревни Беллапаис в 1187 году. В 1198 году здесь началось строительство августинской обители Святой Марии Горной. В 1205 году обитель была передана ордену премонстрантов. Вероятно, именно тогда была возведена сохранившаяся до наших дней монастырская церковь, датируемая 1-й половиной XIII века. По причине того, что монахи премонстранты носили белые одеяния, монастырь получил неофициальное название «Белое аббатство».

Монастырь был официально учреждён в 1205 или 1206 году архиепископом Никосии Тьерри и посвящён Деве Марии. Основание монастыря было утверждено папой Григорием IX в 1232 году. Король Кипра Гуго I (1205—1218) пожаловал новому монастырю обширные земельные владения. Наибольшего процветания премонстрантский монастырь достиг после того, как в 1246 году получил по завещанию рыцаря Роджера Норманда фрагмент Животворящего Креста, привезённый из Иерусалима, а также 600 безантов. В монастырь потянулась непрерывная вереница паломников, оставлявших щедрые пожертвования.

Монастырский комплекс неоднократно перестраивался и расширялся. Король Гуго III (1267—1284) существенно расширил комплекс зданий аббатства, придав ему нынешний вид. Согласно хронике Этьена де Лузиньяна, король Гуго III существенно повысил статус аббата монастыря, пожаловав ему право носить меч, золотые шпоры и митру.

Почти через сто лет король Гуго IV (1324—1358), часто посещавший аббатство, построил большую часть монастырского комплекса, в частности, монастырский двор, павильоны и огромную монастырскую трапезную в готическом стиле. Над входом в трапезную до наших дней сохранился королевский герб Лузиньянов. Строительство монастырского комплекса полностью было окончено к последней четверти XIV века.

В 1373 году на Кипр вторглись генуэзцы. Осадив Кирению, они попутно разграбили аббатство, захватив драгоценные реликвии. После этого монастырь стал быстро клониться к моральному и физическому упадку. В XV веке аббатство управлялось аббатами, которые не находились в самом монастыре. Монахи начали постепенно отступать от строгих монастырских канонов, которыми ранее славилось аббатство, в том числе и от соблюдения целибата. Дошло до того, что в послушники монастыря стали принимать только детей его монахов от их наложниц. В XVI веке разложение монахов привело к открытому скандалу.

В период правления на Кипре венецианцев аббатство получило своё название Беллапаис (в результате первоначального сокращения французского названия до De la Pais). Вскоре после завоевания Кипра турками-османами в 1570—1571 годах, монастырь был разграблен османскими войсками, а затем передан восстановленной Кипрской православной церкви, при которой монастырь пришёл в запустение. Греки-киприоты использовали по назначению только монастырскую церковь, в остальных же строениях аббатства содержался домашний скот. В дальнейшем монастырские здания постепенно разбирались на строительные материалы местными жителями и даже британцами, под власть которых Кипр перешёл в 1878 году.

В 1912—1931 годах реставрацией монастырского комплекса по поручению зарождавшегося департамента древностей занимался Джордж Джеффери (George Jeffery), первый куратор Лапидарного музея Никосии. В монастырской церкви Панагии Аспрофоруссы православные богослужения проводились до 1974 года. В современный период развалины Беллапаиса являются популярной туристической достопримечательностью и используются для проведения различных культурных мероприятий, в частности, для проведения в конце мая — начале июня каждого года музыкального праздника International Bellapais Music Festival.

Описание

Монастырский комплекс, построенный из известняка на обрывистом склоне холма, имеет форму квадрата, в южной стороне которого находится церковь Девы Марии. Западная часть монастыря больше всего разрушена и разобрана на строительные материалы.

Здание монастырской церкви хорошо сохранилось до наших дней. Церковь состоит из главного нефа с узкими боковыми двухтравейными нефами, средокрестия, двух небольших трансептов и квадратного хора. Над всеми внутренними частями церкви высятся нервюрные своды, кроме трансептов, своды которых цилиндрические. Капители оконных колонн и колонн западного входа выполнены в архитектурном стиле 1-й половины XIII века.

Хорошо сохранилось и здание трапезной монастыря 1-й половины XIV века, перед входом в которую находится внушительных размеров богато декорированный саркофаг из Саламина, датируемый II веком н. э., выполнявший для монахов роль купели, в которой они мыли руки перед трапезой. Внушительных размеров великолепный двухъярусный зал трапезной (98 футов в длину, 33 в ширину и 38 в высоту), столь просторный, что британцы в своё время устроили в нём тир, обладает великолепной акустикой, поэтому именно в этом помещении ежегодно проводятся музыкальные фестивали.

Хорошо сохранилось также подвальное помещение под трапезной аббатства, в котором находился склад. Во время турецкого вторжения 1974 года участниками греческого сопротивления в нём был устроен госпиталь.

В конце монастырского двора находится большое полуразрушенное двухэтажное здание конвента. На первом этаже этого здания находился зал монашеских собраний, а на втором — кельи монахов и покои аббата. Своды этих помещений обрушились, однако стены до сих пор стоят.

Большая часть богато декорированного фасада монастыря не сохранилась (до нас дошли лишь великолепные полуразрушенные арки), однако дошедшие до нас элементы фасада позволяют сделать вывод, что его внешний вид был очень схож с фасадом собора Святого Николая в Фамагусте. Капители колонн монастыря содержат лиственный орнамент, распространённый в архитектуре Кипра 1-й половины XIV века.

Литература

• Осипов Д., Борзенко А., Борзенко А., Базоева В. [books.google.ru/books?id=Ab3OAAAAQBAJ&pg=PA135&dq=%D0%91%D0%B5%D0%BB%D0%BB%D0%B0%D0%BF%D0%B0%D0%B8%D1%81&hl=ru&sa=X&ei=FuJjUvSKO-Gm4ATqzoCIBw&ved=0CC0Q6AEwAA#v=onepage&q=%D0%91%D0%B5%D0%BB%D0%BB%D0%B0%D0%BF%D0%B0%D0%B8%D1%81&f=false Кипр]. — М.: «Вокруг света», 2012. — С. 135—137. — (Путеводители). — ISBN 978-5-98652-428-3.
• [books.google.ru/books?id=vP6jA-9S2MYC&pg=PA183&dq=bellapais+abbey&hl=ru&sa=X&ei=Jl3NU6mVEIKo4gSNo4DwBw&ved=0CE4Q6AEwBTgU#v=onepage&q=bellapais%20abbey&f=false A History of the Crusades. Vol. IV: The Art and Architecture of the Crusader States] / Gen. editor Kenneth M. Setton. — Madison, Wisconsin: The University of Wisconsin Press, 1977. — С. 183—184. — ISBN 0-299-06820-X.
• [books.google.ru/books?id=FtlMAgAAQBAJ&pg=PA295&dq=bellapais+abbey&hl=ru&sa=X&ei=rBfMU6GkN9DV4QTYsYHQDA&ved=0CCoQ6AEwAQ#v=onepage&q=bellapais%20abbey&f=false Bellapais Abbey] // The Grove Encyclopedia of Medieval Art and Architecture, vol. I. — Oxford University Press, 2012. — С. 295—296.
• Marc S. Dubin. [books.google.ru/books?id=_v7IH8x_dJoC&pg=PA349&dq=bellapais+abbey&hl=ru&sa=X&ei=rBfMU6GkN9DV4QTYsYHQDA&ved=0CDgQ6AEwAw#v=onepage&q=bellapais%20abbey&f=false The Rough Guide to Cyprus]. — Rough Guides, 2002. — С. 349—351. — ISBN 978-1858288635.

Ссылки

• [cyprusiana.ru/index.php/towns-and-villages/north-cyprus/bellapais.html Аббатство Беллапайс (Bellapais)// cyprusiana.ru]
• [www.earth-tour.ru/dostoprimechatelnosti/dostoprimechatelnosti/monastyr-v-bellapaise.html Монастырь в Беллапаисе]
• [www.bellapaisfestival.com North Cyprus International Bellapais Music Festival]

Отрывок, характеризующий Аббатство Беллапаис

Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]