Абба (граф Фризии)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Абба </br> Альфбад
нидерл. Abba
нидерл. Alfbad
Граф Фризии
777 — 786
Монарх: Пипин Короткий
Преемник: Нордалах
Управляющий землёй Остерго
с 777
Монарх: Пипин Короткий
 
Вероисповедание: Христианство
Смерть: 786(0786)
Супруга: дочь Карла Мартелла

Абба или Альфбад (нидерл. Abba, Alfbad, умер в 786) — первый христианский граф, правивший Фризией в VIII веке. С 777 года он управлял землёй Остерго (которая ныне находится на территории нидерландской провинции Фрисландия) от имени франкского короля Пипина Короткого.

Абба вышел из фризской военной верхушки, которая процветала во времена франкского сюзеренитета. Возможно, он был потомком фризского короля Радбода. В 734 году Фрисландию завоевали франки и присоединили её к своему королевству, после чего при покровительстве майордома Карла Мартелла (на дочери которого Абба женился[1]) в языческой стране стали насаждать христианство. Эту же политику продолжали и преемники Карла Мартелла, короли Франкского государства Пипин Короткий и Карл Великий. Заметную роль в этом процессе играла местная знать и сам Абба.

Напишите отзыв о статье "Абба (граф Фризии)"



Примечания

  1. [www.geerts.com/holland/holland-1.htm История древней Голландии]  (англ.)

Литература

  • Willibald. Vita Bonifatii. (лат.)
  • Douwe Kalma. Skiednis fan Fryslan. — Grou, 1965. — P. 109.

Отрывок, характеризующий Абба (граф Фризии)

– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.