Аббон (епископ Невера)
| Аббон фр. Abbon | ||
| ||
|---|---|---|
| 860 — 882 | ||
| Предшественник: | Эриман | |
| Преемник: | Эвмен | |
| Смерть: | 7 декабря 882 | |
Аббон (фр. Abbon; умер 7 декабря 882) — епископ Невера (860—882).
Биография
До конца XIX века считалось, что кафедру Неверской епархии в IX веке занимали два епископа по имени Аббон. Первый из них, якобы, непродолжительное время управлял епархией в 862—864 годах, а второй — в 866—882 годах. Между ними же кафедрой владел епископ Луидон (или Линдон), упомянутый в одной из хартий[1]. Однако впоследствии было установлено, что Луидон, которого считали неверским епископом, тождественен одноимённому главе Отёнской епархии. На основании этих данных в настоящее время среди историков утвердилось мнение, что неверскую кафедру занимал только один епископ по имени Аббон, бывший преемником скончавшегося в 860 году епископа Эримана[2][3].
Имя неверского епископа Аббона упоминается в актах нескольких церковных соборов, в том числе, двух синодов в Суассоне (862 и 866 год), Труаского (867 год), Мецского и Вермерийского (869 год), а также Шалонского (875 год), Понтьонского (876 год) и Труаского[fr] (878 год). На первом из Суассонских соборов по настоянию архиепископа Реймса Гинкмара был низложен глава местной епархии Ротад II[en], а на втором, состоявшемся 18 августа 866 года, в том числе, было получено согласие прелатов на проведение коронации супруги правителя Западно-Франкского государства Карла II Лысого Ирментруды. В ходе собора в Понтьоне[en] франкское духовенство утвердило избрание Карла II Лысого императором. Во время же собора в Труа в августе 878 года, на котором в присутствии папы римского Иоанна VIII был рассмотрен большой круг вопросов не только церковного, но и светского характера, Аббон получил от нового короля Людовика II Заики некоторые привилегии для Неверской епархии[1][2][4].
Сохранилось два документа, подписанные Аббоном в 869 году. Это дарственная архиепископа Санса Эгилона аббатству Флавиньи[en] и хартия о привилегиях, данных Карлом II Лысым аббатству Сен-Вааст[en] в Аррасе. Пользуясь благосклонностью франкских монархов, Аббон в 879 году от Людовика II Заики и 12 августа 881 года от Карломана II получал для своего епископства дары и привилегии[1][5].
Вероятно, в 882 году Аббон получил от своего митрополита, сансского архиепископа Ансегиза[en], повеление убедить Гуго, настоятеля аббатства Сен-Жермен в Осере, передать Сансской архиепархии мощи святого Романа[1][2][3].
В одном из поминальных списков содержится запись о том, что Аббон скончался в пятницу, 7 декабря. На основании этого его смерть датируется 882 годом. Преемником Аббона на неверской кафедре был Эвмен, первое упоминание о котором в современных тому документах относится к августу 885 года[1][2].
Напишите отзыв о статье "Аббон (епископ Невера)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Fisquet M. H. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k204177v/f21.image La France Pontificale. Histoire chronologique et biographique des archevêques et évêques de tous les diocèses de France. Métropole de Sens. Nevers - Bethléchem]. — Paris: E. Repos, 1864. — P. 18—19.
- ↑ 1 2 3 4 Rastoul A. Abbon 8. — Dictionnaire de Biographie française. — 1932. — Т. 1.
- ↑ 1 2 Besson M. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k6562709t/f44.image Abbon 6]. — Dictionnaire d’histoire et de géographie ecclésiastiques. — Paris: Letouzey et Ané, 1912. — Т. I.
- ↑ [books.google.ru/books?id=wLL6JNrX6zMC Abbon] / Минь Ж. П. — Dictionnaire de l’histoire universelle de l’église. — Paris: S'Imprime et se Vend Chez J.-P. Migne, Editeur, 1854. — Т. 1.
- ↑ Duchesne L. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k107956w/f485.image Fastes episcopaux de l’ancienne Gaule. T. 2. L’Aquitaine et les Lyonnaises]. — Paris: Fontemoing et Cie, Éditeur, 1910. — P. 485.
Отрывок, характеризующий Аббон (епископ Невера)
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
