Абдрахманов, Юсуп Абдрахманович

Юсуп Абдрахманович Абдрахманов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Юсуп Абдрахманович Абдрахманов</td></tr>
Председатель Совета Народных Комиссаров Киргизской АССР
12 марта 1927 года — 27 сентября 1933 года
Предшественник:	Должность учреждена Первым подготовительным съездом Советов Киргизской Горной области
Преемник:	Баялы Дикамбаевич Исакеев
Рождение:	28 декабря 1901(1901-12-28) Чиркей, Семиреченская область, Российская империя
Смерть:	5 ноября 1938(1938-11-05) (36 лет) Таш-Дебе, Киргизская ССР, СССР
Отец:	Абдрахман Балапанов
Супруга:	Гульбахрам Абдрахманова
Дети:	Анвар, Алибек, Аида, Раиса, Ленина

Абдрахманов Юсуп Абдрахманович, (кирг. Жусуп Абдрахманов; 28 декабря 1901, с. Чиркей, Семиреченская область, Российская империя — 5 ноября 1938, Таш-Дебе, Киргизская ССР) — советский государственный и политический деятель, первый Председатель Совета Народных Комиссаров Киргизской АССР.

Биография

Родился 28 декабря 1901 года в с. Чиркей Кунгей-Аксуйской волости Каракольского уезда Семиреченской области в обеспеченной семье манапа. Тринадцатилетним подростком поступил в Каракольское высшее начальное училище. С началом восстания 1916 года его семья была вынуждена, как многие кыргызские семьи, бежать в Китай. Отец — Абдыраман (Абдрахман — искаженная форма, было два брата-известных манапа — Абдыраман и Ыраман) Балапанов — манап, бий и 3 года волостной управитель, участник восстания 1916 года, в разгар которого умер от тифа. Мать и 7 ближайших родственников убиты казаками в Нарыне при подавлении восстания. Остался сиротой вместе с младшим братом — Тока (ок. 1909 г.р.). Оставшись сиротой в 15 лет, после возвращения на родину работал конюхом, дворником, занимался другим тяжелым ручным трудом.

Служил в Красной Армии, сражаясь на Семиреченском фронте. Стоял у истоков кыргызского комсомола, являлся делегатом знаменитого III съезда ВЛКСМ (1920), где был избран в состав президиума. На съезде состоялась его длительная беседа с В. И. Лениным. Затем работал в аппарате ЦК РКП(б). В 1924 г. окончательно определил границы современного Кыргызстана. Поставив целью претворение на деле идеи свободного самоопределения народа, Юсуп Абдрахманов совместно с Абдыкеримом Сыдыковым, Ишеналы Арабаевым и другими ещё в начале 20-х годов выдвинул предложение о создании в составе Туркестанской республики Горной области. Выступал с грандиозным проектом по созданию Каракыргызско-Каракалпакской автономии от Иссык-куля до Аральского моря со столицей в Джалал-Абаде.

12 марта 1927 года в 26 лет назначен Председателем Совета Народных комиссаров Киргизской АССР. На посту главы исполнительной власти республики проводит необычайно смелую, независимую от центра политику. В письмах Сталину от ноября 1929 года и от апреля 1930 года отстаивает идею преобразовать Киргизскую АССР в союзную республику, прекратить наносящую ущерб практику тройственного подчинения республики союзному Центру, РСФСР и Средазбюро. Впоследствии данная позиция была оценена как национализм.

Наблюдая экономические трудности в Киргизской АССР начала 1930-х гг., стал высказывать скептическое отношение к сталинским мероприятиям. Отказался выполнять установленные высокие планы по хлебозаготовкам, с чем связывают отсутствие голода в Киргизской АССР в те годы, когда в масштабах СССР он имел массовый характер. Утверждается, что в Киргизской АССР тогда нашли спасение сотни тысяч беженцев с Украины, Казахстана, Поволжья.

В сентябре 1933 года был снят с занимаемой должности, а через месяц — исключен из партии «за непартийное поведение, выразившееся в том, что он под влиянием группы троцкистов, неискренне защищая решения партии, на деле их извращал». Обращения в ЦК с апелляцией к результату не привели. Арестован 4 апреля 1937 года, а 4 ноября 1938 года ему было предъявлено обвинение в принадлежности к антисоветской террористической диверсионно-предательской Социал-Туранской партии, якобы действовавшей в блоке с правотроцкистской организацией. Ей инкрминировались такие цели, как свержение Советской власти и отторжение Киргизии от СССР. Расстрелян 5 ноября 1938 года. Реабилитирован в 1958 году. В августе 1937 года был арестован Д. Иманов, которого обвинили в том, что он занимался шпионажем по заданию Ю. А. Абдрахманова и Б. Д. Исакеева.

Краткая хронология

• 1910—1915 — Учился в Сазановской (ныне с. Ананьево) русско-туземной школе.
• 1915—1916 — Продолжал учёбу в Каракольском городском высшем начальном училище.
• 1916—1917 — Вместе с родственниками после подавления национально-освободительного восстания находился в Китае.
• 1917—1918 — Работал батраком по найму у офицеров Каракольского гарнизона, один из которых увез его с собой в город Верный (ныне Алматы)
• 1918—1919 — Участвовал в вооруженной борьбе против белоказаков на Северном Семиреченском фронте.
• 1919 — Вступил в ряды РКП(б), избран членом райкома Верненского гарнизона. Избран также членом Семиреченского областного организационного бюро комсомола и членом Президиума Туркестанского бюро РКСМ.
• 1920 — Участвовал в работе 1 съезда РКСМ Туркестана, избран членом исполнительного бюро Семиреченского обкома комсомола, а также председателем комиссии «по работе среди туземной молодежи» и представителем обкома РКСМ в обкоме партии. Участвовал в работе 3 съезда РКСМ в Москеве, беседовал с В. И. Лениным.
• 1920—1921 — Ответсекретарь Алма-Атинского уездно-городского комитета КПТ (Компартии Туркестана).
• 1921 — Секретарь Талды-Курганского уездно-городского комитета КПТ.
• 1921—1922 — Секретарь Каракольского уездно-городского комитета КПТ.
• 1922—1923 — Заведующий орготделом Пишпекского уездно-городского комитета КПТ.
• 1923—1924 — Заведующий орготделом Джетысуйского (Семиреченского) областного комитета КПТ.
• 1923 — Избран кандидатом в члены ЦИК СССР и канидатом в члены ВЦИК РСФСР, а также 7 съездом КПТ — членом Центральной Контрольной Комиссии Компартии Туркестана.
• 1924 — Избран членом Президиума ЦИК Туркестанской Республики, назначен ответсекретарем Туркестанского ЦИКа.
• 1924—1925 — Ответственный секретарь Киргизского Облпартбюро.
• 1925 — Зам. зав. организационно-распределительным отделом Среднеазиатского бюро ЦК РКП(б).
• 1925—1926 — Инструктор организационно-распределительного отдела ЦК ВКП(б).
• 1926—1927 — Первый заместитель председателя облисполкома Киргизской автономной области, а также член Президиума Среднеазиатского экономического совещания (СредЭКОСО), избран членом бюро Киргизского обкома партии.
• 1927—1933 — Председатель Совета Народных Комиссаров Киргизской АССР . С 1927 г. Член ВЦИК РСФСР, кандидат в члены Президиума ЦИК СССР и кандидат в члены Средазбюро ЦК ВКП(б).
• 1933—1935 — Заместитель заведующего управлением животноводства Средне-Волжского краевого земельного отдела (г. Самара).
• 1935—1937 — Заместитель заведующего областным замельным отделом по животноводству Оренбургского облиспокома.
• 1937 — Арестован по обвинению в антисоветской деятельности.
• 1938 — Репрессирован.
• 1958 — Гражданская Реабилитация.
• 1989 — Партийная Реабилитация.

Дружба с Л.Брик, В.Маяковским

В своем [ru.wikisource.org/wiki/%D0%94%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8_%28%D0%90%D0%B1%D0%B4%D1%80%D0%B0%D1%85%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%29 дневнике] Абдрахманов откровенно пишет о высоких чувствах к известной футуристке и троцкистке Марии Яковлевне Натансон. В 1927 г. Мария Натансон была исключена из партии за то, что была ярой сторонницей низвергнутого Льва Троцкого, и направлена во Фрунзе. Здесь она работает в промсекции Госплана и в силу профессионализма очень скоро становится ведущим экономистом. Здесь же происходит её знакомство с председателем республиканского Совета Народных Комиссаров Юсупом Абдрахмановым, переросшее в большое и сильное чувство. Натансон знакомит Юсупа с семейством Осипа и Лили Брик и Владимиром Маяковским. С тех пор Абдрахманов становится частым гостем в квартире в Гендриковском переулке, где собиралась творческая интеллигенция.

[ru.wikisource.org/wiki/%D0%94%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8_%28%D0%90%D0%B1%D0%B4%D1%80%D0%B0%D1%85%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%29 Из Дневников Ю.Абдрахманова.] От 29 ноября 1930 года:

В 10 час. вечера поехал к Брикам. Повидал Аграновых, познакомился с Златой. У неё много общего с Лилей. Вит, как и вчера, ухаживает за собачкой Л. — отвратительно. Лиля убеждена, что Вит её очень глубоко любит, и она тоже его любит, но не очень, не так, как Вит. Более того, она считает возможным без боли для себя разрыв с Витом, если он не перестанет ревновать её к прошлому и не поймет её отношение к Оське. В общем отзывается о Вите сдержанно лестно, но не совсем похвально. Л. почему-то не хочет, чтоб я об этих вещах рассказал родненькой. Она, видимо, не знает, что у меня нет и не будет никакого секрета от Мусеньки.

Абдрахманов вместе с Маяковским и Бриками часто выезжают в музеи и устраивают литературные вечера. Юсуп дарит Лиле вышитое сюзане (узбекское цветастое панно), а Владимиру Маяковскому — драгоценного барашка — символ процветания республики. Среди подарков, преподнесенных Юсупу великим советским поэтом были: чернильный набор, мраморный письменный набор и привезенный из поездки в США бритвенный набор фирмы «Gillette», невиданная по тем временам роскошь. В кругу литераторов Абдрахманов чувствует себя в своей стихии. В своей книге «Ставка-жизнь. Владимир Маяковский и его круг» шведский литературовед-русист Бенгт Янгфельдт пишет о ретроспективной выставке Маяковского «20 лет работы», прошедшей 30 декабря 1929 года в квартире Маяковского и Бриков в Гендриковом переулке:

Поскольку столовая в Гендриковом была всего четырнадцать квадратных метров, стол вынесли, а на полу вдоль стен разместили тюфяки и подушки. На стенах развесили фотографии и плакаты Маяковского, а с потолка свисал длинных плакат, на котором большими буквами была написана фамилия виновника торжества: М-А-Я-К-О-В-С-К-И-Й. Мейерхольд привез с собой костюмы: жилетки, парики, шляпы, шали, накладные бороды, маски и прочую театральную бутафорию — и взял на себя обязанности костюмера. Среди гостей были в основном коллеги-лефовцы, представители «компетентных органов», в их числе Горб (прим.- Моисей Горб), Сноб (прим.- Лев Эльберт), Горожанин и Яня с женами, а также люди с которыми Маяковского объединяли более сложные эмоциональные связи: Наташа Брюханенко, Нора Полонская (с мужем), Лев Кулешов и его жена Александра Хохлова. Присутствовала и дочь Краснощекова Луэлла . К разряду неожиданных гостей принадлежали молодой турецкий поэт Назым Хикмет и высокопоставленный партийный деятель Юсуп Абдрахманов.. Что же касается Лили, женщины, которую Маяковский любил больше всех, она на протяжении вечера беззастенчиво флиртовала с высокопоставленным партийцем, последним её завоеванием. Из всех поклонников Лили Юсуп Абдрахманов (1901—1938) — фигура наиболее загадочная.. Из письма Осипа Жене (прим.- Жемчужная Евгения Гавриловна) ясно, что Юсуп провёл несколько дней вместе с Лили в Ленинграде в конце июня 1929 года.. Молчание вокруг его имени не означает, что его присутствие осталось незамеченным, — напротив, экзотическая внешность, тюбетейка — все это резко выделяло его из сплоченного круга писателей и художников. Замалчивание скорее объясняется тем, что сам факт его приглашения воспринимался как неловкость для Маяковского, который был вынужден на собственном юбилее наблюдать, как неотступно находившаяся рядом с Юсупом Лили периодически берет трубку у него изо рта, вытирает её носовым платком и делает несколько затяжек сама. Реакция Маяковского на подарок Юсупа — деревянная овечка с запиской на шее, в которой содержалась просьба написать что-нибудь о разводимых в Киргизии овцах, — говорит сама за себя: вместо того чтобы поместить овечку на отведенный для подарков стол, Маяковский отложил её в сторону, даже не взглянув.

Память

К 100-летию Ю. Абдрахманова в его родном селе Жаркынбаев Иссык-Кульского района установлен бюст. К 110-летию со дня рождения Юсупа Абдрахманова, в культурно-этнографическом центре «РУХ-ОРДО» на берегу озера Иссык-Куль установлен памятник Юсупу Абдрахманову, как основателю кыргызской государственности.

Литература

Юсуп Абдрахманов. Дневники. Найти в Викитеке.

Бенгт Янгфельдт. «Ставка — жизнь: Владимир Маяковский и его круг». Перевод со шведского Аси Лавруши и Бенгта Янгфельдта. 2009. — ISBN 978-5-389-00417-7

Аркадий Ваксберг. Загадка и магия Лили Брик. АСТ 2007.- 464с.-10000 экз. ISBN 5-17-020743-3

Аркадий Ваксберг. Пожар сердца. Кого любила Лиля Брик. Астрель 2009.- 512 с. - 6000 экз. ISBN 978-5-271-22450-8

Василий Васильевич Катанян. Лиля Брик. Жизнь. 2014. - 288с. ISBN 978-5-8159-1311-0

• naryn-aiyp.livejournal.com/70358.html
• wwhp.ru/abdrahmanov-ya.htm
• issykkul.ucoz.ru/
• www.languages-study.com/berlin/jews-in-kyrgyzstan.html
• www.msn.kg/showwin.php?type=newsportal&id=29446
• zverev-art.narod.ru/ras/50.htm

Отрывок, характеризующий Абдрахманов, Юсуп Абдрахманович

Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.