Абдукадыров, Калмакан Абдукадырович

Калмакан Абдукадырович Абдукадыров
каз. Қалмақан Әбдіқадыров
Место рождения:	Шиели, Чиилийский район, Кызылординская область, Казахстан
Место смерти:	Шиели, Чиилийский район, Кызылординская область, Казахстан
Род деятельности:	поэт, прозаик, переводчик
Годы творчества:	ок. 1925—1964
Жанр:	поэзия, проза
Язык произведений:	казахский
Дебют:	1925 год
Награды:

Калмака́н Абдукады́рович Абдукады́ров (каз. Қалмақан Әбдіқадыров; 2 апреля [15 апреля] 1903, ныне посёлок Шиели, Шиелийский район, Кызылординская область, Казахстан — 30 апреля 1964, там же) — казахский поэт, прозаик, переводчик.

Биография

Родился в 1903 году в Перовском уезде Сырдарьинской области Российской империи (на территории нынешнего Шиелийского района Кызылординской области Казахстана). Сын бедняка-казаха. С 12 лет работал батраком, батрача у баев до 1924 года. Самоучка по образованию. В 1925 году переехал из аула в город, где поступил на работу кучером в редакцию газеты «Еңбекші қазақ». В этом же году стал печататься, опубликовав в 1925 году стихотворение «Сырдария». Первый сборник стихов («Батрак») был выпущен в 1927 году.

В 1928 году вступил в ВКП(б). В период с 1932 по 1936 год работал заведующим отделом и литработником газеты «Социалста Қазақстан», заместителем директора журнала «Әдебиет майданы» (рус. Литературное поле битвы). В 1936—1938 годах — директор литфонда при Союзе советских писателей Казахстана, в 1938—1939 годах — литсекретарь Джамбула Жабаева.

Творчество

Литературную деятельность начал в 20-е годы, опубликовав в 1925 году стихотворение «Сырдария» в газете «Ецбекші қазақ». Автор ряда поэтических сборников: «Батрак» (каз. Жалшы, 1927), «Темпы» (1932), «Шахтёр» (1934), «Өлендер» (1935), «Сборник стихов» (1948) и др. Основной мотив произведений — жизнь казахского народа при социализме, его участие в социалистических преобразованиях. Сборник «Клятва» (каз. Серт, 1945), в котором собраны стихи, написанные на фронте, посвящён Великой Отечественной войнe.

Писал также прозу, среди которой выделяются книги для детей «Амантай», «Сладкие дыни» (1936), а также повести «Комсомольское звено» (1948), «Рассказы» (1952) и др. Повесть «Хаджимукан» (каз. «Қажымұқан») переиздавалась в 1954, 1956, 1959 годах, а в 1970 году была издана на русском языке. Абдикадыров перевёл на казахский язык стихи классиков восточной литературы — Фирдоуси, Навои (1948), произведения кыргызского писателя А. Токомбаева, русского писателя В. М. Кожевникова. Абдикадыров является переводчиком арабских сказок «Тысяча и одна ночь» (издавались в 1949, 1955, 1962 годах).

Награды

Награждён орденом Красной Звезды.

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998—2007), предоставленного редакцией «Қазақ энциклопедиясы» по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].

Отрывок, характеризующий Абдукадыров, Калмакан Абдукадырович

– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…