Абдулгадир Мараги
| Абдулгадир Мараги | |
| (перс. عبدالقادر مراغی) | |
 | |
| Имя при рождении: |
Абд аль-Ка́дир ибн Гаиби аль-Хафиз аль-Мараги |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: | |
| Язык произведений: | |
Ходжа Абд аль-Ка́дир ибн Гаиби аль-Хафиз аль-Мараги (перс. عبدالقادر مراغی) (1353—1435) — персидский [1] музыкант и теоретик музыки, родом из Персидского Азербайджана. Мараги наряду с Сафиаддином Урмави внес огромный вклад в теоретическое исследование музыкальной культуры Азербайджана (исторический регион северного Ирана[2])[3]. Был придворным музыкантом багдадских халифов, служил при дворе Тимура в Самарканде. В ряде трактатов (начало XV в.) дал теоретическое изложение системы 24-х ладов, описания форм и жанров, а также многих музыкальных инструментов своего времени.
Содержание
Биография
Родился в 1353 году в Мараге[4]. Отец Абдулгадира, Мовлана Гейби был образованным и уважаемым в городе человеком. Он заметил ранние способности сына и решил обучить его. В четыре года Мараги читал наизусть Коран, в 8 лет — овладел грамматикой, в 10-летнем возрасте ходил с отцом на меджлисы ученых мужей и шейхов, где искусно исполнял сложные музыкальные произведения. Мараги также сочинял поэтические произведения, владел каллиграфией, «а по письму на камне ему не было равного и подобного». Живший в XV век Мухаммад Исфизари утверждает, что Мараги обладал тремя талантами — музыканта, художника-каллиграфа и поэта. Он писал о нём:
|
«...а по письму на камне ему не было равного и подобного» | 
|
Во время джелаиридов
В начале 70-х годов XIV века Абдулгадир Мараги участвует в меджлисах правителя — султана Увейса Джелаира. Получил в жены дочь Хаджи Ризваншаха ибн Заки ат-Тебризи за сочинение музыкальных произведений (цикла мугамов).
Во время тимуридов
Во время походов Тимура Мараги в 1393 году, как и многие другие искусные мастера и художники был угнан в Самарканд. В центре Мавераннахра музыкант также пользовался большой славой. В «Фирмане» (указе) Тимура (1397 год) Мараги назван «падишахом всех знатоков музыки». Абдулгадир возвращается в Тебриз. Но вскоре, в связи с тяжелой обстановкой при дворе Мираншаха, известного своими кровавыми расправами над поэтами того периода, он вынужден бежать в Багдад, где Тимур приговорил его, как приближённого Мираншаха к смертной казни. Однако отменил свой приговор, впечатлённый прекрасным голосом Мараги и его мастерским чтением суры из Корана. Мараги снова стал придворным музыкантом Тимура.
Работа над теоретическими трудами
В начале XV века в Мавераннахре и Хорасане ученый работает над теоретическими трудами, в которых подытожил свой богатый опыт. Мараги в период с 1405 года по 1413 год работает над большим трактатом «Джаме ал-альхан» («Совокупность мелодий»).
В 1415 году в Герате Мараги написал второй вариант трактата «Джаме ал-альхан». Именно в нём мугам (макам) как термин и понятие впервые получает обстоятельную научную разработку. Как теоретик, Мараги изучал, прежде всего, сложнейшую проблему мугамных (макамных) ладов. Он зафиксировал усложнение профессионального музыкального искусства, детально описав 24 шобе — ладовых звукорядов, производных от базовых мугамов (макамов).
Мараги также осветил тему о способах сопровождения мелодии на плекторных инструментах (разновидность струнных щипковых), о различных способах удара плектра, а также своеобразного вибрато — «натирания» (малеш) звука, как исполнительского приёма для извлечения микроинтервала в 1/4 тона («ирха»).
В трактатах Мараги также выявляет своеобразные черты искусства того или иного народа.
В научных трудах о музыкальных инструментах и музыкальных жанрах раскрывает специфику ашугского искусства — искусства озанов, бахши, бакси, представлявших культуру тюркоязычных народов[5]. Главный инструмент ашугов — «гопуз» Рума (Малая Азия), «гопуз озанов» (Азербайджан), «шидиргу» — инструмент, распространенный среди тюркских бахш Хята (Восточный Туркестан).
Мараги выявляет общую для гопуза озанов и шидиргу своеобразную квартово-секундовую основу с ашугским сазом, обосновав связь современного саза с его прототипом — гопузом известного тюркского эпоса «Китаби Деде Коркута»[6].
Выделяет 9 основных ладов музыки, исполняемой тюркскими певцами-сказителями. Описывает такие смычковые инструменты как кяманча, гиджак, танбур, щипковых инструментов как рубаб.
Абдулгадир Мараги в своих последних стихах отразил и свежесть чувств и надежда на признание потомков:
Хотя и стар я, но сердце мое молодо,
Та же пылкость в голове и в сердце — огонь.
Хотя и в старости веду себя я молодо
И рассыпаю (не жалея) жемчуга своих напевов,
Но мои творения, как память (обо мне),
Останутся до конца света.
Творчество Мараги привлекло внимание многих западно-европейских музыковедов, в том числе Рафаэля Г. Кизеветтера, Генри Дж. Фармера и др. Английский ученый-востоковед Генри Д. Фармер назвал его «последним классиком средневековой науки о музыке». Некоторые рукописи Мараги хранятся в музее Топкапы и библиотеках Нур-Османие (Турция), Мешхеда (Иран), Оксфордского университета (Великобритания)
Потомки
Научные изыскания в области музыковедения продолжил его младший сын — Абдулазиз ибн Абдулкадир Аль Мараги. Абдулазиз Мараги переехал в Стамбул, где служил придворным музыкантом у османского султана Мехме́да II «Завоева́теля». По заказу султана Абдулазиз Мараги написал научный трактат «Накаветуль-Эдвар». Сын Абдулазиза Мараги — Махмуд Мараги также продолжил дело своего великого деда и служил при дворе султана Сулейма́на I «Великоле́пного».[7]
Известные трактаты
- «Джаме-ал-Альхан»
- «Мэгасид-ал-Альхан»
- «Шэрр-ал-Эдвар»
Напишите отзыв о статье "Абдулгадир Мараги"
Примечания
- ↑ Farmer, H.G. «Abd al- Qadir b. GHaybi al-Hafiz al-Maraghi.» Encyclopaedia of Islam. Edited by: P. Bearman , Th. Bianquis , C.E. Bosworth , E. van Donzel and W.P. Heinrichs. Brill, 2007. Brill Online. «Abd al- Ḳādir b. G̲H̲aybī al-Hāfiz al-Marāg̲h̲ī , the greatest of the Persian writers on music. Born at Marāg̲h̲a, about the middle of the 8th/14th century, he had become one of the minstrels of al-Ḥusayn, the Ḏj̲alāʾirid Sultan of ʿIrāḳ, about 781/1379. Under the next Sultan, Aḥmad, he was appointed the chief court minstrel, a post which he held until Tīmūr captured Bag̲h̲dād in 795/1393, when he was transported to Samarḳand, the capital of the conqueror. In 801/1399 we find him at Tabrīz in the service of Tīmūr’s wayward son Mīrāns̲h̲āh, for whose erratic conduct his „boon companions“ were blamed. Tīmūr acted swiftly with the sword, but ʿAbd al-Ḳādir, being forewarned, escaped to Sultan Aḥmad at Bag̲h̲dād, although he once more fell into Tīmūr’s hands when the latter re-entered Bag̲h̲dād in 803/1401. Taken back to Samarḳand, he became one of the four brilliant men who shed lustre on the court of S̲h̲āhruk̲h̲. In 824/1421, having written a music treatise for the Turkish Sultan Murād II, he set out for the Ottoman court to present it in person in 826/1423. Later he returned to Samarḳand, dying at Harāt in 838/March 1435. »
- ↑ [iranica.com/articles/azerbaijan-index AZERBAIJAN] // Энциклопедия Ираника
- ↑ [www.iranica.com/articles/azerbaijan-xi Encyclopedia Iranica. Azerbaijan. Music of Azerbaijan.] "The art music of Azerbaijan is connected with the Irano-Arabo-Turkish art of the maqām, of which the great theoreticians were notably Ṣafī-al-dīn Ormavī (d. 693/1294) and ʿAbd-al-Qāder b. Ḡaybī Marāḡī (d. 838/1435), who were originally from Urmia and Marāḡa in Azerbaijan."
- ↑ Ныне в Восточном Азербайджане, Иран
- ↑ Азербайджанская ССР. Музыка — статья из Большой советской энциклопедии. «Шур является интонационной основой музыки ашугов. Исследованиями этих ладов занимались уже в средние века теоретики Сафи-ад-дин Абд-аль-Мумин аль Урмави, Абдул Кадир Мараги, писавшие трактаты о ладах, музыкальных формах и связях музыки с поэтическим текстом. Названия основных 7 ладов стали названиями мугамов.»
- ↑ [www.iranica.com/articles/cogur-the-typical-pyriform-lute-of-the-minstrels-of-azerbaijan Encyclopedia Iranica. ČOḠŪR.] «ČOḠŪR (also čoḡor, čogūr, more commonly called sāz in former Soviet Azerbaijan), is the typical pyriform lute of the ʿāšeq (q.v.), the professional minstrel of Azerbaijan. The ancestor of this instrument was probably the ṭanbūr of Šīrvān, described by ʿAbd-al-Qāder b. Ḡaybī Marāḡī (p. 200) in 809/1405, which was very popular in Tabrīz.»
- ↑ [www.lesartsturcs.org/music/index.html Bulent Aksoy, Bosphorus University. Istanbul: Center Of Middle-Eastern Classical Music.] «Nakaavetu’l-Edvar by Abdulkadir Meragi’s son Abdulaziz, Fethullah es-Sirvani’s Mecelle fi’l-Musiki, dedicated to Mehmed II, in the fifteenth century are clear indications showing the musical preference of the state and that classical Islamic sources have been evaluated for the formation of Ottoman musical culture… The leading representative of this genre was the Azerbaijani composer Abdulkadir Meragi, who also had sung in the Timurid courts. This tradition was introduced firsthand to Istanbul by Abdulaziz, his youngest son. He was active as a composer, performer, and a writer on music during the reign of Mehmed II (1451—1481). He was followed by his son, Mahmud, who was still active in the court of Suleyman I (1520—1566). Mahmud’s absence marks a definite break within the flow of the pre-Ottoman Islamic tradition.»
Литература
- Касимов К. А. Мараги Х. А.. // Музыкальная энциклопедия / под ред. Ю. В. Келдыша. — М.: Советская энциклопедия, Советский композитор, 1976. — Т. 3.
Ссылки
- [www.azeri.ws/culture/music.shtml AБДУЛГАДИР МАРАГИ — УЧЁНЫЙ, КОМПОЗИТОР, МУЗЫКАНТ]
- [www.azerbembassy.org.cn/rus/culture.html Музыка Азербайджана]
- [uzeyirbook.musigi-dunya.az/ru/data.pl?id=8&lang=RU Электронный словарь «Узеир Гаджибеков». Абдулгадир Мараги.]
- [www.edic.ru/res/art_res/art_61.html Большой Энциклопедический Словарь]
- [www.oglibrary.ru/data/demo/9918/99180006.html Новая энциклопедия научных и технических терминов]
- [www.turkmusikisi.com/bestekarlar/abdulkadir_meragi.htm Turkish Music. Composers. ABDÜLKÂDİR MERÂGÎ.]
- [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/muzyka/ISLAMSKAYA_MUZIKA.html Онлайн энциклопедия "Кругосвет". Исламская музыка.]
- [www.belcanto.ru/azerb.html Belcanto.ru. Азербайджанская музыка.]
Отрывок, характеризующий Абдулгадир Мараги
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
