Абдулгани, Руслан

Руслан Абдулгани индон. Roeslan Abdulgani<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Руслан Абдулгани в 1956 году</td></tr>
Министр иностранных дел Индонезии
24 марта 1956 года — 9 апреля 1957 года
Глава правительства:	Али Састроамиджойо
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Ида Анак Агунг Где Агунг
Преемник:	Субандрио
Министр информации Индонезии
13 ноября 1963 года — 27 августа 1964 года
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Мохаммад Ямин
Преемник:	Ахмади
Постоянный представитель Индонезии при ООН
1967 год — 1971 год
Президент:	Сухарто
Предшественник:	Ламбертус Никодемус Палар
Преемник:	Йога Сугомо
Вероисповедание:	Ислам
Рождение:	24 ноября 1914(1914-11-24) Сурабая, Восточная Ява, Голландская Ост-Индия
Смерть:	29 июня 2005(2005-06-29) (90 лет) Джакарта, Индонезия
Супруга:	Сихвати Навангвулан
Дети:	5 детей

Русла́н Абдулга́ни (индон. Roeslan Abdulgani); 24 ноября 1914 года, Сурабая — 29 июня 2005 года, Джакарта) — индонезийский государственный и политический деятель.

Активный участник борьбы за независимость страны от Нидерландов. Руководитель оргкомитета Бандунгской конференции 1955 года. Министр иностранных дел Индонезии в 1956-1957 годах, министр-координатор в 1963-1966 годах (в 1963-1964 годах совмещал этот пост с должностью министра информации). В 1966 году — вице-премьер. Один из руководителей Национальной партии Индонезии.

Ранние годы жизни

Родился 24 ноября 1914 года в городе Сурабая, административном центре провинции Восточная Ява в обеспеченной яванской семье незнатного происхождения. Отец — владелец магазина и небольшого таксопарка, мать, имевшая религиозное образование, давала частные уроки исламского богословия. По воспоминаниям Р. Абдулгани, именно его мать, будучи убежденной сторонницей независимости страны от голландских колонизаторов, воспитала в нём приверженность национально-освободительным идеям.

Образование, начало общественно-политической деятельности

В раннем детстве получил домашнее образование с религиозным уклоном. В 1920-1928 годах учился в сурабайской городской школе для туземцев, в 1928-1932 годах — в голландской начальной школе, в 1932-1934 годах — в голландской средней школе. Последнюю не окончил — был исключён за участие в деятельности националистических молодёжных кружков.

В 1938 году обучался в Сурабае на курсах бухгалтерии и делопроизводства, в 1940 году — на курсах нотариата.

По собственному признанию, мечтал о военной карьере, однако не смог поступить в училище офицерского состава Королевской голландской ост-индской армии, руководство которого отдавало предпочтение юношам из аристократических туземных семей.

Участвовать в деятельности различных молодёжных националистических объединений начал в конце 1920-х годов. В 1934 году возглавил организацию «Молодая Индонезия» (индон. Indonesia Muda), действовавшую в Сурабае.

В 1936-1942 годах преподавал в народной школе, участвовал в организации кооперативного движения на востоке Явы.

Деятельность в период японской оккупации и становления независимости Индонезии

После оккупации Индонезии в феврале-марте 1942 года вооружёнными силами Японии Р. Абдулгани, как и большинство других активистов националистического движения, пошёл на сотрудничество с японцами, считая их тактическими союзниками индонезийцев в борьбе против Нидерландов. Вошёл в состав сформированной японцами туземной администрации Сурабаи, заняв в ней должность руководителя экономического управления. Направлялся оккупационной администрацией на курсы повышения квалификации аппаратных работников в Джакарту.

При этом продолжал работу в ряде патриотических объединений, сотрудничал с редакцией националистического журнала «Ба́кти» (индон. Bakti). В начале 1945 года возглавил организацию «Молодое поколение Индонезии» (индон. Angkatan Muda Indonesia), во главе которой находился в момент провозглашения независимости Республики Индонезии 17 августа 1945 года.

На начальном этапе войны за независимость Индонезии 1945-1949 годов, получив звание капитана, занимал различные командно-штабные должности в восточнояванских подразделениях вооружённых силах республики. Входил в состав индонезийско-британской комиссии, обеспечивавшей контакт между индонезийским ополчением и войсками Великобритании, высадившимися на Восточной Яве.

В 1946 году вступил в Национальную партию Индонезии (индон. Partai Nasional Indonesia), членство в которой сохранял до конца президентства Сукарно (регулярно избирался в состав руководящего совета партии, в различные периоды был заместителем её председателя).

Деятельность в период президентства Сукарно (1945—1967 годы)

В 1946 году назначен руководителем службы информации провинции Восточная Ява, в 1947 году — генеральным секретарём (первым заместителем министра) министерства информации Республики Индонезии, которое в тот период (до начала 1949 года), как и большинство правительственных учреждений Республики Индонезии, находилось в Джокьякарте — временной столице страны. 19 декабря 1948 года был серьёзно ранен во время голландского авианалёта на Джокьякарту.

С марта 1954 по март 1956 года — генеральный секретарь министерства иностранных дел. Находясь в этой должности, выполнял обязанности председателя организационного комитета Бандунгской конференции стран Азии и Африки, проходившей 18-24 апреля 1955 года.

С марта 1956 по март 1957 года — министр иностранных дел. На этом посту продолжал линию, направленную на консолидацию организованного движения развивающихся стран, впоследствии оформившегося в Движение неприсоединения.

Успешное проведение Бандунгской конференции, эффективная работа во главе МИД — в частности, в реализации сукарновской идеи обеспечения лидерства Индонезии среди развивающихся стран способствовали укреплению как международного авторитета Р. Абдулгани, так и его позиций во властных кругах Индонезии, личной расположенности к нему со стороны Сукарно. Вместе с тем, эти же обстоятельства обусловили настороженное отношение к нему со стороны консервативного военного руководства страны, ориентированного преимущественно на США и Запад. Военные, обоснованно считавшие Р. Абдулгани одним из лидеров либеральной гражданской политэлиты, соперничавшей с ними в борьбе за влияние на президента, предпринимали попытки его дискредитации. Так, 13 августа 1956 года во время поездки по Западной Яве он был задержан по приказу начальника местного военного округа, выдвинувшего против него обвинения в коррупции. Вскоре, однако, Р. Абдулгани освобожден после кратких правительственных дебатов и личного распоряжения президента Сукарно. Проведенное впоследствии расследование доказало безосновательность обвинений.

С марта 1957 года по июль 1959 года занимал пост заместителя председателя Национального совета (индон. Dewan Nasional) — временного совещательного органа, учрежденного Сукарно незадолго до роспуска парламента — Совета народных представителей — в июле 1957 года.

С июля 1959 по март 1962 года — заместитель председателя Высшего совещательного совета (индон. Dewan Pertimbangan Agung), другого консультативного органа, воссозданного Сукарно (короткое время существовал в первые месяцы независимости, до 1959 года не собирался, упразднён в 2003 году). Фактически руководил повседневной деятельностью этой структуры, действовавшей при номинальном председательстве президента. Параллельно в тот же период занимал должность министра без портфеля в составе правительства.

Принимал активное участие в формировании внешнеполитической линии в ходе индонезийско-нидерландской борьбы за Западный Ириан в 1960-1962 годы. Примечательно, что в изданной в 1998 году книге голландских историков Боба де Граафа (нидерл. Bob de Graaff) и Киса Вибеса (нидерл. Cees Wiebes) «Вилла Маархизе: История Службы внешней разведки» (нидерл. Villa Maarheeze: De Geschiedenis van de Inlichtingendienst Buitenland) содержится утверждение о сотрудничестве Р. Абдулгани в этот период с нидерландскими спецслужбами — естественно, категорически опровергавшееся им самим.

С ноября 1963 года по март 1966 года — министр-координатор (то есть, старший министр, курирующий работу нескольких министерств), отвечающий за вопросы публичной политики и связей с общественностью. До августа 1964 года по совместительству занимал пост министра информации. В 1964 году получил от военного руководства страны почетное звание генерала.

С марта по июль 1966 года — вице-премьер, отвечающий за политические вопросы.

Деятельность в период президентства Сухарто (1967—1998 годы)

После острого внутриполитического кризиса 1965-1967 годов, завершившегося отставкой президента Сукарно и установления военного режима во главе с генералом Сухарто, позиции Р. Абдулгани оказались существенно ослаблены, однако он, в отличие от ряда других соратников Сукарно, не был уволен с государственной службы и, более того, сохранил востребованность со стороны новых властей как опытный дипломат. В конце 1967 года он был назначен постоянным представителем Индонезии при ООН и работал в этой должности до 1971 года.

В 1971 году назначен председателем Комитета по изучению, пропаганде и защите государственной идеологии «Панчасила» — консультативного органа при президенте, отвечающего за идеологическую работу, в том числе за массовую агитацию и пропаганду. Занимал этот пост на протяжении 22 лет — до 1993 года. После отставки с поста председателя Комитета в связи с преклонным возрастом до 1998 года сохранял в нём должность почётного консультанта, после чего вошёл в состав Совещательного совета борцов за независимость (индон. Badan Pembinaan Perintis Kemerdekaan), объединяющего ветеранов национально-освободительного движения.

Деятельность в постсухартовский период (1998-2005 годы)

После отставки президента Сухарто в мае 1998 года Р. Абдулгани неоднократно выступал со сдержанной критикой военного режима, а также курса Б. Ю. Хабиби, сменившего Сухарто на посту главы государства. Скептически воспринимались им и действия очередного президента страны — Абдуррахмана Вахида, избранного в октябре 1999 года. При этом Абдулгани открыто поддерживал президентские амбиции старшей дочери Сукарно Мегавати Сукарнопутри, лидера Демократической партии борьбы Индонезии, при которой занял должность политического советника.

С 2000 по 2004 год был членом Совета по государственным наградам при президенте. Избрание Мегавати Сукарнопутри в июле 2001 года президентом Индонезии способствовало росту авторитета отставного политика и внимания к нему со стороны СМИ.

29 июня 2005 года Р. Абдулгани скончался от последствий перенесенного за год до того инсульта и пневмонии. Похоронен с воинскими почестями на джакартском мемориальном кладбище Калибата (место захоронения героев войны за независимость и выдающихся государственных деятелей). На поминальной церемонии в доме Абдулгани присутствовали президент Индонезии Сусило Бамбанг Юдойоно, вице-президент Юсуф Калла, большинство крупнейших политических и общественных деятелей страны.

Руслан Абдулгани был бойцом, дипломатом, государственным деятелем. И нам всем стоит следовать его правилу — никогда не отзываться дурно ни о ком.... Сусило Бамбанг Юдойоно, президент Индонезии

Семья

В 1938 году Р. Абдулгани женился на Сихвати Навангвулан (индон. Sihwati Nawangwulan), с которой познакомился в 1932 году во время совместной работы в организации «Молодая Индонезия». В браке прожили 63 года — до смерти супруги в 2001 году. Имел пятерых детей. Старшей дочерью Ретновати Абдулгани-Кнапп (индон. Retnowati Abdulgani-Knapp) написана книга воспоминаний об отце, изданная на английском языке в Сингапуре в 2003 году — «Исчезающая Мечта: История Руслана Абдулгани и Индонезии» (англ. A Fading Dream: The Story of Roeslan Abdulgani and Indonesia).

Литература

• Abdulgani-Knapp, Retnowati. A Fading Dream: The Story of Roeslan Abdulgani and Indonesia. Singapore: Times Books International, 2003. ISBN 9812324232, ISBN 978-9812324238
• Abdulgani, Ruslan. "My childhood world." Indonesia 17:113-135, 1974. Trans. William H. Frederick.
• Asia-Africa Speaks From Bandung. Jakarta: Ministry of Foreign Affairs, Republic of Indonesia, 1955.
• de Graaff, Bob; and Wiebes, Cees. Villa Maarheeze: De Geschiedenis van de Inlichtingendienst Buitenland. The Hague: Sdu Uitgevers, 1998. ISBN 9012082196, ISBN 978-9012082198

Отрывок, характеризующий Абдулгани, Руслан

– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.