Абдуллаев, Алибаба Абдулла оглы

Алибаба Абдуллаев
азерб. Əlibaba Abdullayev
Дата рождения:	23 марта 1915(1915-03-23)
Место рождения:	Баку, Бакинская губерния, Российская империя
Дата смерти:	9 августа 1980(1980-08-09) (65 лет)
Место смерти:	Баку, Азербайджанская ССР
Профессия:	танцор, хореограф
Гражданство:	СССР СССР
Театр:	Азербайджанская государственная филармония; Театр музыкальной комедии имени Джалила Мамедкулизаде
Роли:	Алай («Гезюн айдын» Ф. Амирова), Гияс («Беш манатлыг гялин» С. Алескерова), Котэ («Кето и Котэ» В. Долидзе)
Награды:	Заслуженный артист Азербайджанской ССР (1943); Народный артист Азербайджанской ССР (1959)

Алибаба Абдулла оглы Абдуллаев (азерб. Əlibaba Abdulla oğlu Abdullayev; 23 марта 1915, Баку — 9 августа 1980, там же), в некоторых источниках Али Бала Абдуллаев — азербайджанский советский танцовщик и хореограф, исполнитель народных танцев, художественный руководитель танцевальной группы ансамбля песни и пляски Азербайджанской филармонии, Заслуженный артист Азербайджанской ССР (1943), Народный артист Азербайджанской ССР (1959).

Свою профессиональную деятельность начал в 1936 году в Азербайджанской государственной филармонии, а через два года принял участие в первой Декаде азербайджанского искусства в Москве. В годы войны был руководителем танцевальной группы, выступал перед советскими войсками в Иране, ставил некоторые произведения и встречался с воинами 416-й стрелковой дивизии в районе Моздока.

После войны Абдуллаев работал в Театре музыкальной комедии в Баку, ставя произведения классиков азербайджанской музыки. В 1960-е годы будучи хореографом Государственной филармонии, создал целый ряд танцевальных композиций по мотивам произведений классиков азербайджанской литературы. Помимо этого Абдуллаев преподавал в Институте искусств имени М. А. Aлиeва и Бакинском хореографическом училище.

Алибаба Абдуллаев ставил танцы не только на сцене театра, но и готовил сцены с индивидуальными и групповыми танцами для целого ряда азербайджанских советских художественных фильмов. Также Абдуллаев занимался песенным творчеством.

Имя Алибабы Абдуллаева носит одна из улиц его родного города Баку, на стене дома, в котором он жил, установлена мемориальная доска. Про Абдуллаева снят документальный фильм.

Биография

Детство и юность

Алибаба Абдуллаев родился 23 марта 1915 года в Баку в семье известного в те годы в городе марсияхана Абдуллы и домохозяйки Пустаханым. В возрасте 16 лет он устроился на работу в типографию. Ещё в детстве у него была тяга к музыке и искусству, поэтому в свободное от работы время он стал посещать бакинский клуб имени Абилова, где принимал участие в танцевальной группе.

В 1935 году Абдуллаев был отобран композитором Узеиром Гаджибековым для танцевального ансамбля создаваемой им Азербайджанской государственной филармонии — и в 1936 году стал членом азербайджанского ансамбля песни и пляски при филармонии, учреждённой в том же году. В ноябре этого же года в Баку состоялся первый фестиваль азербайджанских народных танцев, где он принял участие. В 1936 году Гаджибеков писал про Абдуллаева:

Алибаба глубоко чувствует ритм музыки. Зрителю кажется, что его танцы оживляют визуальный образ звучащей мелодии. Оригинальный текст (азерб.)   Əlibaba musiqinin ritmini dərindən duyur. Tamaşaçıya elə gəlir ki, onun rəqsləri səslənən melodiyanın əyani təsvirini canlandırır

По словам киноведа Айдына Кязимзаде, искусство Алибабы Абдуллаева созревало, развивалось и достигло своей творческой вершины под руководством и при поддержки Узеира Гаджибекова.

В 1938 году вместе с ансамблем, который возглавляла Гамэр Алмасзаде, он принял участие в первой Декаде азербайджанского искусства в Москве.

Военные годы

В апреле 1941 года Абдуллаев получил должность ассистента художественного руководителя ансамбля, в июне того же года он становится руководителем танцевальной группы. Осенью участвует в концертах перед советскими войсками в Иране. В годы Великой Отечественной войны Абдуллаев в составе ансамбля песни и пляски филармонии выступает как на фронте, так и в тылу.

В 1942 году на него была возложена постановка кантаты «Родина и фронт» Узеира Гаджибекова. В военные годы Абдуллаев становится также постановщиком и исполнителем патриотического марша «Деде Горгуд». В 1943 году Алибаба Абдуллаев был удостоен звания Заслуженного артиста Азербайджанской ССР. В этом же году в составе группы деятелей культуры, куда также входили Самед Вургун, Бюльбюль, Алескер Алекперов, Гурбан Пиримов и др., он был направлен на фронт в район Моздока, где встретился с воинами 416-й стрелковой дивизии, в основном состоявшей из азербайджанцев.

Последующая карьера

После войны Абдуллаев получает приглашение от композитора Сулеймана Алескерова для работы в Театре музыкальной комедии имени Джалила Мамедкулизаде (ныне — Азербайджанский государственный театр музыкальной комедии). Здесь он принимает участие в таких постановках, как оперетта Фикрета Амирова «Гезюн айдын» (Алай), Сулеймана Алескерова «Беш манатлыг гялин» (Гияс), Виктора Долидзе «Кето и Котэ» (Котэ), а также выступает в качестве постановщика танцев.

В 1947 году в период подготовки к I Всемирному фестивалю молодёжи в Чехословакии, Абдуллаев вновь был включён в состав танцевальной труппы Азербайджанской филармонии. Там он был удостоен дипломом лауреата фестиваля.

В 1957 году он становится участником VI фестиваля молодёжи и студентов в Москве. Им была подготовлена концертная программа, а также танцы, постановщиком и исполнителем которых являлся он сам. Его участие на этом фестивале было отмечено четырьмя золотыми, одной серебряной и тремя бронзовыми медалями.

В 1959 году в дни Декады азербайджанского искусства в Москве, Гамэр Алмасзаде попросила Абдуллаева поставить ей танец, который она с успехом исполнила. Танец, поставленный Абдуллаевым и исполненный Алмасзаде, был высоко оценён специалистами. 11 июня этого же года Гамер Алмасзаде была удостоена звания Народной артистки СССР, а распоряжением Верховного Совета Азербайджанской ССР от 10 июня 1959 года Алибаба Абдуллаев получил звание Народного артиста Азербайджанской ССР. В 1960-е годы работая хореографом, он создаёт целый ряд танцевальных композиций по мотивам произведений таких классиков азербайджанской литературы, как Джалил Мамедкулизаде, Молла Панах Вагиф (на музыку Джахангира Джахангирова), Джафар Джаббарлы и др..

В начале 1960-х ансамбль песни и пляски Государственной филармонии побывал на гастролях в странах Африки, в том числе в столице Марокко, в городе Рабат, (на сцене салона «Райал») и Касабланке. Выступления ансамбля и танцы, поставленные Алибабой Абдуллаевым, были встречены положительными отзывами в местной прессе и запечатлены в двухсерийном документальном фильме «Африканские встречи» киностудии «Азербайджанфильм».

Также Абдуллаев преподавал в Институте искусств имени М. А. Aлиeва и Бакинском хореографическом училище, сотрудничал с Рашидом Бейбутовым в его Театре песни в Баку.

Скончался 9 августа 1980 года. Похоронен на II Аллее почётного захоронения в Баку.

Творчество

Постановка танцев

В театре

Алибаба Абдуллаев также ставил танцы в операх и музкомедиях. На сцене театра государственной музыкальной комедии им были созданы танцы для таких спектаклях, как «Аршин мал алан» Узеира Гаджибекова, «Улдуз» Сулеймана Алескерова, «Дурна» Сеида Рустамова, «Гызыл гюль» Солтана Гаджибекова. Значительное место в его творчестве занимали сюжетные композиции, он поставил танцевальную сюиту «Дружба», а также оригинальные танцы «Овчулар» («Охотники»), «Праздничная сюита», «Сюита нефтяников», «Урожайная сюита», «Рыбаки», «Футболисты» и др. Абдуллаев занимался также постановкой массовых сцен выступлений танцевальных ансамблей. В таких городах, как Нахичевань, Ленкорань, Кировабад, Абдуллаев ставил танцы и хореографические номера с участием не только профессионалов, но и артистов художественной самодеятельности.

Сотрудничая с такими азербайджанскими композиторами, как Узеир Гаджибеков, Сулейман Алескеров, Тофик Кулиев, Джахангир Джахангиров, Алибаба Абдуллаев собирает старинные народные танцы, и, используя их танцевальные ритмы, создаёт для них новые постановки. Он ставил такие народные танцы, как «Овчулар» («Пастухи»), «Беновше» («Фиалка»), «Булаг башы» («У родника»), «Бахар» («Весна»), «Ай гёзал» («Эй, красавицы»), «Газахи», «Мазали регс» («Весёлый танец»), «Гайтаги», «Гялин терифи» («Восхваление невесты»), «Нагарачылар» («Нагаратисты»). По воспоминаниям дочери Абдуллаева, Эльмиры ханум, её отец постоянно работал над собой, изучал много литературы, связанной с его творчеством, по ночам создавал на бумаге эскизы и рисунки танцевальных постановок, напевая себе при этом. На следующий же день он показывал свои эскизы танцорам филармонии и ставил на их основе танцы, репетируя с ними.

Также Абдуллаев сотрудничал с театральными художниками, среди которых были Бадура Афганлы, Рейхан Топчибашева, Кязым Кязым-заде, Эйюб Фаталиев и др. Для каждого танца создавались отдельные эскизы народных костюмов, он сам выбирал ткань и заказывал костюм для каждого танцора.

В кинематографе

Работал он также и в кинематографе, который занимает особое место в его творчестве. Им ставились сцены как с индивидуальными, так и с групповыми танцами в таких художественных фильмах, как «Не та, так эта», «Встреча», «Кура неукротимая», «Где Ахмед?», «Звёзды не гаснут», «Волшебный халат» и др. По словам киноведа Айдына Кязимзаде Алибаба Абдуллаев «объединял в себе режиссёра, танцора и художника. Он жил танцем».

В 1941 году Абдуллаев, будучи членом ансамбля филармонии, занимается постановкой танцев для фильма «Сабухи», повествующего о жизни и творчестве драматурга Мирзы Фатали Ахундова. В этом фильме он впервые ставит танец для Лейлы Бадирбейли, пришедшей в искусство именно танцем. Она исполняла роль Тубу, супруги Ахундова, Абдуллаев же поставил танец «Шалахо». После этого Абдуллаев создал танцы к таким фильмам, как «Аршин мал алан» (1945), «Фатали хан» (1947).

В 1958 году на экраны вышел фильм «Не та, так эта» режиссёра Гусейна Сеидзаде. В этом фильме есть два эпизода с танцами, поставленными Абдуллаевым. Один из них — это танец, когда Мешади Ибада приводят в баню, а второй — свадьба Мешади Ибада. В фильме же «Встреча» Абдуллаевым поставлен танец в честь узбекских собирателей хлопка в колхозе, а также танец в исполнении Лейлы Бедирбейли.

Также Абдуллаевым был поставлен танец «Наз элямя», исполненный Махмудом Эсамбаевым и Аминой Дильбази в фильме «Я буду танцевать», снятым в 1962 году азербайджанским режиссёром Тофиком Тагизаде. По словам Айдына Кязимзаде, этот танец в исполнении Дильбази и Эсамбаева получился очень хорошо и явился творческим успехом как танцоров, так и постановщика танца. В их движениях, согласно Кязимзаде, «чувствуется серьёзная пластика».

Помимо художественных фильмов, в таких документальных фильмах, как «Кобыстан», «Здравствуй, Алжир», «Африканские встречи», «Ответ на письмо», и художественно-документальных фильмах «Ритмы Апшерона»(фильм-концерт), «Нашему родному народу» были использованы танцы в его постановке.

Песенное творчество

Алибаба Абдуллаев был не только танцором, но и песенным исполнителем. Записи его аудио- и визуальных танцевально-песенных исполнений с Лейлой Бадирбейли и Туту Гамидовой («Дилбарим», «Мулейли», «Бирданасан», «Сары гелин», «Гарабаг маралы»), с Розой Джалиловой («Наз элямя») и пр. храняться в «Золотом фонде» Азербайджанского государственного телевидения и радио.

Память

Именем Алибабы Абдуллаева названа одна из улиц в Баку. На стене дома, в котором Алибаба Абдуллаев жил с 1940 по 1980 год (расположен на улице его имени), установлена мемориальная доска с его барельефом.

В 2010 году о жизни и творчестве Абдуллаева режиссёром Вюсалей Мирзоевой был снят документальный фильм «Прославивший искусство», приуроченный к 95-летию Алибабы Абдуллаева. По словам Мирзоевой, в ходе съёмок картины, она несколько месяцев изучала творчество Абдуллаева, брала интервью о нём у его коллег.

30 ноября 2015 года в Азербайджанской государственной филармонии имени Муслима Магомаева состоялся концерт, посвящённый 100-летнему юбилею Абдуллаева, на котором выступили коллективы Азербайджанского государственного ансамбля песни и танца, Азербайджанского государственного академического театра оперы и балета, Бакинской хореографической академии и Государственной детской филармонии.

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• К. Кас. [istoriya-teatra.ru/theatre/item/f00/s00/e0000022/index.shtml Абдуллаев Али Бала Абдулла оглы] // Театральная энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1967. — Т. I. — С. 21.

Ссылки

• Иманов В. [www.trend.az/life/culture/2456177.html Алибаба Абдуллаев — 100: Гений азербайджанского танца] // trend.az. — 2015. — 13 ноября.
• Bürcəliyeva Ş. [anl.az/down/meqale/medeniyyet/2011/aprel/171628.htm Kinoda rəqsin rolu] // Mədəniyyət : газета. — 2011. — 29 апреля.
• Sarıyeva İ. [www.baki-xeber.com/v5/18841.html Azərbaycan peşəkar rəqs sənətinin banisi Əlibaba Abdullayev…] // Bakı Xəbər : газета. — 2015. — 13 апреля.

</div>

Отрывок, характеризующий Абдуллаев, Алибаба Абдулла оглы

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него: