Абдуллаев, Мамиш Шахбаз оглы
| Мамиш Абдуллаев | ||||||
| азерб. Məmiş Şahbaz oğlu Abdullayev | ||||||
 | ||||||
| Дата рождения | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения | ||||||
| Дата смерти | ||||||
| Место смерти |
?[2] | |||||
| Принадлежность | ||||||
| Род войск | ||||||
| Годы службы | ||||||
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение | |||||
| Часть |
1343-й стрелковый полк, 399-я стрелковая дивизия, 48-я армия | |||||
| Сражения/войны | ||||||
| Награды и премии |
| |||||
Мамиш Шахбаз оглы Абдуллаев (азерб. Məmiş Şahbaz oğlu Abdullayev; 1923[3] — 26 января 1945) — Герой Советского Союза, участник Великой Отечественной войны.
Содержание
Жизненный путь
Довоенная биография
Мамиш Абдуллаев родился в 1923 году[3] в селе Мурадханлы Кюрдамирского уезда Азербайджанской ССР
После окончания средней школы работал счетоводом в колхозе.
Участие в Великой Отечественной войне
Мамиш Абдуллаев был призван в ряды РККА в июне 1943 года.
За мужество, проявленное в боях на Курской дуге, пулемётчик Мамиш Шахбаз оглы Абдуллаев был награждён орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».
3 сентября 1944 года при прорыве обороны гитлеровцев у деревни Рынск-Остров сержант Мамиш Шахбаз оглы Абдуллаев огнём из пулемёта обеспечил наступление своей роты: наступавшие на деревню советские бойцы попали в засаду, устроенную 60 гитлеровскими автоматчиками и тремя пулемётными расчётами. Воспользовавшись моментом, сержант Абдуллаев обошёл с левого фланга и открыл огонь. В этот момент рота пулемётчика поднялась в атаку. В ходе этого боя Мамиш Абдуллаев уничтожил 29 гитлеровцев, захватил два вражеских пулемёта, миномёт и 10 винтовок.
На следующий день пулемётный расчёт, командуемый Абдуллаевым, первым форсировал реку Нарев, у деревни Дворске (южнее Ружан) и огнём обеспечил переправу своей роте. В ходе боя пулемёт расчёта был разбит, а сам Мамиш получил тяжёлое осколочное ранение[4]. Тогда сержант гранатами подавил две огневые точки гитлеровцев, захватил вражеский пулемёт и открыл огонь по наступавшему противнику.
После лечения в госпитале сержант Мамиш Шахбаз оглы Абдуллаев вернулся в свою часть.
26 января 1945 года сержант Мамиш Шахбаз оглы Абдуллаев погиб в бою[2].
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками сержанту Мамиш Шахбаз оглы Абдуллаеву присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).
Награды
- Медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза
- Орден Ленина
- Два ордена Красной Звезды
- Медаль «За отвагу»
См. также
- Ружанский плацдарм
- Список азербайджанцев, удостоенных звания Герой Советского Союза
- Азербайджан в Великой Отечественной войне
Напишите отзыв о статье "Абдуллаев, Мамиш Шахбаз оглы"
Примечания
- ↑ Ныне деревня Мурадхан, Кюрдамирский район, Азербайджан
- ↑ 1 2 По имеющимся источникам место смерти не установлено
- ↑ 1 2 По имеющимся источникам точная дата рождения не установлена
- ↑ [www.savash-az.com/hero/mamish.htm Абдуллаев Мамиш Шахбаз оглы]. Военно-исторический сайт САВАШ. [www.webcitation.org/65Al8nNUX Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
Источники
[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=4132 Абдуллаев, Мамиш Шахбаз оглы]. Сайт «Герои Страны». (Проверено 17 декабря 2009)
- Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
Отрывок, характеризующий Абдуллаев, Мамиш Шахбаз оглы
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
