Абдуллах ибн Али Аль Рашид

Абдаллах ибн Али аль-Рашид (араб. عبدالله بن رشيد‎)
эмир Джебель-Шаммара
1835 — 1847
Предшественник:	Салих бин Абд аль-Мухсин
Преемник:	Таляль ибн Абдаллха ар-Рашид
Вероисповедание:	Ислам
Смерть:	1847(1847)
Род:	Рашидиды
Отец:	Али аль-Рашид
Дети:	Таляль, Митаб и Мухаммад

Абдаллах ибн Али аль-Рашид (? — 1847) — первый эмир Джебель-Шаммара из династии Рашидидов (1835—1847), основатель династии Рашидидов, правившей в Хаиле в 1835—1921 годах. Старший сын Али ар-Рашида.

Биография

После разгрома египтянами Дирийского эмирата (1818) в эмирате Джебель-Шаммар началась междоусобная борьба за власть между кланами Аль-Али и Аль Рашид. Против правившего здесь эмира Мухаммада ибн Аль-Али (1792—1818) выступил родственный ему клан Аль Рашид, но вначале потерпел неудачу. Глава клана Али ар-Рашид со своими сыновьями Абдаллахом и Убайдом был изгнан из столицы эмирата — Хаиля. Через несколько лет Абдаллах ибн Али поступил на службу к саудовскому эмиру Турки и подружился с его сыном Фейсалом.

Эмир Фейсал ибн Турки (1834—1841) хотел отблагодарить преданного друга и, воспользовавшись жалобами на правителя Хаиля Салиха ибн Ад аль-Мухсина Аль-Али (1818—1834), сместил его. Братья Абдаллах и Убайд вступили в борьбу за власть в Хаиле, но не смогли добиться победы. Абдаллах выехал в Медину, где заручился поддержкой египетского командующего Хуршид-паши. Тем временем его брат Убайд выследил эмира Салиха и убил его. Убрав соперника, братья Абдаллах и Убайд взяли власть в Джебель-Шаммара и вскоре начали строить замок в столичном районе Барзане. Эмиром стал Абдаллах ибн Али, как старший из двух братьев. Власть Абдаллаха распространилась на многие кочевые нешаммарские племена.

Братья Абдаллах и Убайд изъявили преданность саудовскому эмиру Фейсалу ибн Турки, который утвердило их в качестве правителей Джебель-Шаммара.

В 1837 году египетская армия под командованием Исмаил-бея вторглась в Аравию и оккупировала владения Саудидов. Эмир Фейсал ибн Турки потерпел поражение и потерял Эр-Рияд. Египтяне посадили новым эмиром своего ставленника Халида ибн Сауда (1837—1841). В 1838 году египетские войска взяли крепость Дилам, где укрывался Фейсал ибн Турки, и увезли его в качестве пленника в Египет.

В 1837 году египетский командующий Хуршид-паша отправил военный отряд на эмират Джебель-Шаммар, союзный Саудидам. Иса ибн Убайдаллах Аль-Али, представитель свергнутой в Хаиле династии, убедил египтян назначить его эмиром в Хаиле. Город был взят почти без боя. Эмир Абдаллах и его брат Убайд бежали из столицы. Однако эмир Иса с египетским гарнизоном удержался в Хаиле только несколько месяцев. Местные жители восстали против египетских оккупантов и их марионетки, подогреваемые братья Рашидидами, которые скрывались в пустыне. Египетский гарнизон вместе с Исой ибн Али покинул Хаиль. В том же 1837 году Абдаллах ар-Рашид вернулся в Джебель-Шаммар в качестве правителя.

В 1838 году эмир Абдаллах ар-Рашид прибыл в Анайзу, где встретился с египетским командующим Хуршид-пашой. Абдаллах убедил Хуршида признать его эмиром Джебель-Шаммара, покорного египтянам. Таким образом, Абдаллах покидал своего старого друга Фейсала ибн Турки, опасаясь потерять и трон и жизнь.

Летом 1841 года началась война между Джебель-Шаммаром и правителями Касима. Племя аназа, союзное с Касимом, совершило набеги на территорию Джебель-Шаммара. В ответ племена шаммар предпринимали рейды против аназа и Касима. Правители Джебель-Шаммара и Касима соперничали из-за караванных путей через Центральную Аравию. Братья Абдаллах и Убайд Рашидиды разгромили две военные экспедиции, высланные против них из Касима.

В 1843 году саудовский эмир Фейсал ибн Турки бежал из египетского плена и вернулся в Аравию. Вначале Фейсал прибыл в Джебель-Шаммар, где эмир Абдаллха Аль-Рашид с радостью принял старого друга. По словам Валлина, Абдаллах и его брат Убайд. известный своей жестокостью, прочно контролировали Джебель-Шаммар. Если в прошлом жители Хаиля не решались в одиночку от­правляться в соседнюю Кафару, то теперь можно было «спокойно пройти из конца в конец страны, неся золото на голове». Власть Абдаллаха рас­пространилась на многие кочевые нешаммарские племена: «От Касима до Хаурана и от страны Ибн Сауда в Восточном Неджде до Хиджазских гор все кочевники были покорены и должны были признать власть Ибн Рашида, платя ему закят».

Абдаллха ибн Али ар-Рашид предложил своему старому другу Фейсалу воинов и деньги для борьба за отцовское наследство. Летом 1843 года Фейсал ибн Турки, получив поддержку бедуинских племен, занял Эр-Рияд и вернул себе престол.

В 1845 году возобновилась вражда между Джебель-Шаммаром и Касимом. В сентябре жители Анайзы совершили набег на шаммаров и захватил их богатый караван. В ответ шаммары утроили засаду и, убив сотни людей, захватили много стад, принадлежавших жителям Анайзы. В плен был взят эмир Анайзы Абдаллха ибн Замиль. Убайд, брат правителя Хаиля, нарушив традиционное аравийско уважение к личности пленного, казнил эмира и его родственников. На обратном пути в Хаиль Убайд и Таляль (старший сын Абдаллаха) совершили успешный набег на племя аназа — союзников Касима. С большим трудом эмир Абдаллха ар-Рашид смог умиротворить своего сюзерена Фейсала ибн Турки. Он отправил риядскому эмиру объяснительное письмо, написанное в стихах, что якобы произвело благоприятное впечатление на Фейсала.

Связанные личной дружбой эмиры ещё и породнились: старший сын Фейсала Абдаллах женился на дочери Абдал­лаха ибн Рашида, а старший сын правителя Хаиля Таляль был женат на дочери Фейсала. Каждый год Убайд, брат эмира Джебель-Шаммара, два-три месяца проводил в Эр-Рияде в качестве гостя Фейсала ибн Турки. В 1847 году Фейсал даже помог шаммарам в действиях против традиционно враждебных им племен аназа. Джебель-Шаммар расширялся на север, в частности, в 1838 году к нему был присоединен район большого оазиса Джауф примерно в 350 км на северо-запад от Хаиля.

В мае 1847 года эмир Джебель-Шаммара Абдаллха ибн Али ар-Рашид скончался. Ему наследовал в Хаиле старший сын Таляль ибн Абдаллах (1847—1867).

Литература

• Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский восток XV—XX вв. Москва, «Вече», 2004 ISBN 5-9533-0384-X, ст. 64-66.
• Васильев А. [rikonti-khalsivar.narod.ru/Saud.htm История Саудовской Аравии. 1745—1973]

Отрывок, характеризующий Абдуллах ибн Али Аль Рашид

Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…