Абдулла-хан II

Абдулла-хан II
Хан Бухарского ханства
1583 — 1598
Предшественник:	Искандер-хан
Преемник:	Абдалмумин-хан
Рождение:	1534(1534) Бухарское ханство
Смерть:	1598(1598) Бухарское ханство
Династия:	Шейбаниды
Отец:	Искандер-хан
Дети:	Абдулмумин

Абдулла-хан II, Абдаллах-хан II, Абдуллах II (узб. Abdulla II, 1534 — 1598) — узбекский хан из династии Шейбанидов.

Биография

Абдулла-хан родился в 1533 или 1534 году в городке Афаринкент в семье шибанида Искандера, сына Джанибека, сына Ходжи Мухаммеда, сына Абулхайир-хана.

Восхождение на престол

После смерти шибанида Абдалазиз-хана развернулась борьба за престолонаследие. Правивший в Самарканде Абдулатиф-хан посадил на правление в Бухару двух внуков Шейбани-хана Яр-Мухаммад-султана и Бурхан-султана.

Однако после смерти Абдулатиф-хана в 1551 году, правивший Ташкентом Барак-хан занял Самарканд и утвердился в нём под именем Науруз Ахмед-хана. Он был объявлен верховным ханом узбеков. Представитель боковой линии Шайбанидов Абдулла-султан, бывший в то время правителем Кермина, повёл с ним борьбу. Ему помогал его дядя правитель Балха Пирмухаммед-хан. В 1556 году Науруз Ахмад умер. После этого верховным правителем был провозглашен Пирмухаммед-хан.

Борьба за объединение государства

В 1557 году Абдулла-султан при помощи суфийских шейхов захватил Бухару и стал её правителем. В 1561 году он достаточно осмелел, чтобы провозгласить верховным ханом всех узбеков своего отца Искандера, правившего до этого Кермином и Мианкалем. Отец Абдуллы был заурядным и невоинственным человеком, больше занятым религиозными обрядами, поэтому ведение государственных дел он перепоручил своему сыну Абдулла-султану.

Абдулла поставил себе целью объединить все четыре удела шейбанидов: Бухару, Самарканд, Ташкент и Балх в одно единое государство. Для этого потребовались многие годы. Лишь к 1582 году ему удалось воссоздать единое государство Шейбанидов.

Ему пришлось вести длительную войну с Ташкентским владением — сыновьями Науруз Ахмада — Баба-султаном и Дервиш-беком, не раз терпел в ней неудачи, но в конце концов одержал верх. Далее он подчинил Фергану, а в 1573 году после длительной осады взял Балх.

В 1574 году к его владениям были присоединены Шахрисабз, Карши и Хисар. В 1576 году он отбил у врагов Самарканд и взял Ташкент.

Денежная реформа Абдулла-хана

Абдулла-хан II, в несколько этапов, провел денежную реформу. Для возмещения нехватки серебра-металла и серебряных монет он ещё при отце организовал регулярный выпуск золотых монет и контролировал их чекан в Бухаре, уделяя особое внимание сохранению высокой пробы. Реформа Абдулла-хана прежде всего была направлена на изменение курса серебряных монет в соответствии с подоражанием серебра. В пору, когда формальным главой династии был ещё Искандар-хан (1560—1583), чекан серебряных монет оставался децентрализованным. Тем не менее, с именем Искандара связываются серебряные танга, выпущенные в Бухаре, Самарканде, Балхе, Ташкенте, Андижане, Ахси и Яссе (Туркестан).

В 1583 году Абдулла-хан провел ещё одну часть денежной реформы: он в значительной мере централизировал в Бухаре, своей столице, чекан серебряных танга. Для каждодневной городской торговли товарами широкого спроса Абдулла-хан наладил чекан медных монет нескольких достоинств.

Денежная реформа Абдулла-хана II была успешной, она ликвидировала кризис денежного обращения, приостановила массовую утечку за пределы государства. Реформа эта была частью внутренней политики Абдулла-хана II, преследовавшей цель создания самых благоприятных условий для всех типов торговли: транзитной, междугородной, внутригородской.

Расширение границ государства

Летом 1581 г. Абдулла-хану удалось изгнать Баба-султана из Ташкента и захватить его крепости Шахрухия, Сайрам и Ахангеран. Однако, спасшись, тот сумел захватить города в среднем и нижнем течении Сырдарьи — Ясы, Сауран, Аркук и Сузак. В 1582 году Абдулла-хан одновременно с Шигаем и Тауекелем выступил в поход против Баба-султана. Были осаждены все занятые им города. В битве около г. Ясы Тауекель разбил войска Баба-султана и убил его самого, после чего важные туркестанские города Сауран, Ясы, Отрар и Сайрам отошли к Абдулла-хану. В 1583 году его сын Абд ал-Мумин захватил и разграбил Мешхед. В том же 1583 году, после смерти отца, Абдулла был объявлен ханом всех узбеков а его государство называлось Бухарским ханством.

Объединение Шейбанидского государства открыло новые возможности для расширения его территориальных границ. В 1584 году Абдулла-хан овладел Бадахшаном, а в 1588 году Хорасаном.

«…Он подчинил своей власти всю территорию Мавераннахра, Туркестана, Кашгара, Дешт-и Кипчака, Хорезма, Балха и Бадахшана. (Затем) вознамерился освободить Хорасан (из-под власти кызылбашей). И эту область он отнял у шаха Аббаса, сына шаха Тахмаспа, до самого Ер-купрюка, который был крайним пунктом Хорасана..»

—

В поздний период своего правления Абдулла вел войны за овладение Хорезмом. В 1593—1594 годах страна была окончательно покорена, войска Абдуллы без боя вступили в Хиву. Хивинские султаны были пойманы и казнены.

Вскоре испортились отношения с казахскими ханами, которые, узнав о восстании Абдулмумина против Абдулла-хана, в 1598 году совершили поход на Ташкент. Абдулла-хан, вынужденный вести военные действия с собственным сыном Абдулмумином, подготовил новое войско, однако скончался ещё до столкновения с казахскими чингизидами, которые, воспользовавшись ситуацией, захватили Туркестан, Ташкент, Андижан и Самарканд, но не сумели взять Бухару.

Внешняя политика

При правлении Абдулла-хана Бухарское ханство поддерживало тесные дипломатические отношения с бабуридами в Индии, Османской империей и Россией. В письме от 1577 года бабурид Акбар информировал Абдулла-хан узбека, о своем намерении выгнать португальцев из Индии.

Ожививившиеся при посредничестве А.Дженкинсона русско-бухарские связи осложнились в начале 80-х годов XVI века в связи с поддержкой Абдуллой-ханом своего родственника шибанида — сибирского хана Кучума.

Родоплеменной состав войск

Войско Абдулла-хана состояло из отрядов воинов, представлявших различные узбекские племена: ширин, утарчи, бишйуз, джалаир, кераит, катаган, тан-йарук, алчин, хитай, бахрин, найман, мангыт, кушчи, аргун, минг, карлук, кунграт, тубаи и др.

Политика в области культуры

Абдулла-хан был не только талантливым воином, но и выдающимся государственным деятелем. Он заботился об укреплении широких торговых связей Бухары (особенно с Россией и Индией), уделял большое внимание строительству монументальных зданий — медресе и ханака, торговых рядов и караван-сараев, сардобов-водохранилищ и мостов.

В период правления Абдулла-хана II (1557—1598) в Бухаре был возведен архитектурный ансамбль Кош-Медресе из двух противостоящих медресе. Первое — медресе Модари-хан построено около 1567 г. в честь матери Абдулла-хана, второе носит имя самого Абдулла-хана и было построено в 1588—1590 гг.

Абдулла-хан также был покровителем просвещения и меценатом, окружил себя учёными, писателями и летописцами. Придворные поэты и историки восхваляли его. Среди поэтов первое место принадлежало Мушфики — автору хвалебных од, лирических стихотворений и эпиграмм, он был также способным дипломатом. По поручению Абдулла-хана Мушфики составлял высокопарные надписи для сооружений. Придворный историк Хафиз Таныш составил богатую фактами хронику «Абдулла-наме». Литература продолжала развиваться на персидском, тюркском и частью на арабском языках. По наблюдению академика В. В. Бартольда «историческая литература при узбеках по качеству и количеству стояла даже выше, чем в прежние века».

Абдулла хан II сам писал стихи и оставил своё наследие под псевдонимом «‘Аваз Гази».

Смерть

После смерти Абдуллы в 1598 году престол перешёл в его сыну Абд ал-Мумину, но вскоре началась смута и он был убит мятежниками, вместе со смертью Абд ал-Мумина прекратилась династия Шейбанидов.

Абдулла-хан был похоронен у мавзолея Бахауддина Накшбанда близ Бухары.

Литература

• Хафиз-и Таныш ибн Мир Мухаммад Бухари. [www.vostlit.info/Texts/rus9/Buchari1/frametext1.htm Шараф-нама-йи шахи (Книга шахской славы)]. — М., 1983. — Т. 1.
• Хафиз-и Таныш ибн Мир Мухаммад Бухари. [www.vostlit.info/Texts/rus9/Buchari2/frametext1.htm Шараф-нама-йи шахи (Книга шахской славы)]. — М., 1983. — Т. 2.

Отрывок, характеризующий Абдулла-хан II

– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.