Абдурахманова, Дильбар Гулямовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дильбар Гулямовна Абдурахманова
Дата рождения

1 мая 1936(1936-05-01) (87 лет)

Место рождения

Москва, СССР

Страна

СССР СССРУзбекистан Узбекистан

Профессии

дирижёр, скрипач, педагог

Жанры

классическая музыка

Коллективы

ГАБТ оперы и балета им. Алишера Навои

Награды

Дильба́р Гулямовна Абдурахма́нова (узб. Abdurahmonova Dilbar Gʻulomovna; 1 мая 1936, Москва) — советский узбекский дирижёр, скрипач, педагог. Народная артистка СССР (1977). Первая женщина-дирижёр в Узбекистане.





Биография

Дильбар Абдурахманова родилась 1 мая 1936 года в Москве.

С 1948 по 1955 годы училась в Ташкентской музыкальной школе им. Р. Глиэра (ныне — Республиканский специальный музыкальный академический лицей им. Р. Глиэра) по классу скрипки (одновременно училась в 110-й математической школе). Окончила Ташкентскую государственную консерваторию (ныне — Государственная консерватория Узбекистана) по классу скрипки у Б. Тителя[1] в 1959 году, отделение оперно-симфонического дирижирования (класс М. Ашрафи) в 1960 году.

Во время учёбы, с 1957 по 1960 годы — скрипач в оркестре Государственного театра оперы и балета им. А. Навои (ныне Государственный Академический Большой Театр имени Алишера Навои).

В 1957 году в качестве студента—дирижёра участвовала во Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве.

С 1960 года — дирижёр Государственного театра оперы и балета им. А. Навои, в 19741990 годах — главный дирижёр и художественный руководитель театра, ныне — дирижёр-постановщик.

С 1959 года участвовала в декадах культуры и искусства Узбекистана за рубежом. Гастролировала по городам СССР, а также в Египте (1966), Германии, Румынии, Таиланде, Сингапуре.

В 1982 году заочно окончила отделение экономики и планирования театрального дела Ташкентского театрально-художественного института им. А.Н. Островского (ныне Государственный институт искусств и культуры Узбекистана).

Преподаёт оперное исполнительство в Государственной консерватории Узбекистана (профессор).

Член КПСС с 1965 года.

Семья

  • Отец — Гулям Абдурахманов (1910 — 1987), оперный певец, народный артист Узбекской ССР (1950)
  • Мать — Зухра Файзиева, оперная певица.
  • Муж (с 1960) — Уткур Абдуллаевич Шамуратов (род. 1934), инженер
  • Дочери — Лола, Рано[2].

Награды и звания

Творчество

В репертуаре Д. Абдурахмановой более 60 оперных и балетных спектаклей, среди них:

Оперы
Балеты

Напишите отзыв о статье "Абдурахманова, Дильбар Гулямовна"

Примечания

  1. [jasmin-thebest.narod.ru/encyclo/music-6894.htm Абдурахманова]. Музыкальная энциклопедия. Проверено 25 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EkkkWNqN Архивировано из первоисточника 28 февраля 2013].
  2. Исламов Р. [www.pv.uz/today/2.05.08 Семейства дружного оркестр] // Правда Востока. — 2008, 2 мая.
  3. [samrusculture.ru/news/15-news/76-lebedinoe-ozero-dlja-samarkandtsev «Лебединое озеро» для самаркандцев]
  4. gabt-uz.narod.ru/truppa/abdurahmanova.html

Ссылки

  • [gabt-uz.narod.ru/truppa/abdurahmanova.html Дирижер театра]. ГАБТ оперы и балета им. А. Навои. Проверено 25 февраля 2013. [www.webcitation.org/6Ekkl3IDn Архивировано из первоисточника 28 февраля 2013].
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/60829/Абдурахманова Абдурахманова Дильбар Гулямовна] — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)
  • Санаева Т. [mytashkent.uz/2009/10/23/malenkaya-hozyayka-bolshogo-orkestra/ Маленькая хозяйка большого оркестра]. Письма о Ташкенте (23 октября 2009). Проверено 25 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EkklvRRb Архивировано из первоисточника 28 февраля 2013].

Отрывок, характеризующий Абдурахманова, Дильбар Гулямовна

Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.