Абд ар-Рахман ибн Рустам

Абд ар-Рахман ибн Рустам араб. عبد الرحمان بن رستم‎
Имам государства Рустамидов
ок. 777 — 784/787
Преемник:	Абд аль-Ваххаб
Вероисповедание:	Ислам
Смерть:	784 или 787
Род:	Рустамиды
Отец:	Рустам
Дети:	Абд аль-Ваххаб, Урва

Абд ар-Рахман ибн Рустам (Ростем) (араб. عبد الرحمان بن رستم‎; ум. 784 или 787) — имам ибадитов Магриба, один из пяти идеологов ибадизма в Северной Африке, в 758—761 годах — ибадитский наместник Ифрикии с центром в Кайруане, основатель и первый правитель теократического государства Рустамидов в Северном Алжире с ок. 777 года.

Происхождение

О происхождении Абд ар-Рахман ибн Рустама известно мало. Он происходил из знатной персидской семьи и вырос в священном магрибском городе Кайруане.

Политическая биография

После подавления хариджитского восстания в Ифрикии в 750 году ибадитская община Ирака поручила своему эмиссару в Магрибе прислать несколько способных магрибских ибадитов в Басру для их обучения и подготовки их в качестве проповедников и руководителей ибадитских общин. В результате этого в Басру было направлено пятеро ибадитов (в дальнейшем получивших наименование «пятёрка распространителей знания»), среди которых были будущие имамы хариджитов-ибадитов Абу-ль-Хаттаб и Абд ар-Рахман ибн Рустам. Они прибыли в Басру и провели около пяти лет в специально оборудованном тайном жилище у ибадитского имама Абу Убейды Муслима. Около 755 года Абд ар-Рахман вместе с остальными членами «пятёрки» вернулся в Триполитанию.

По прибытии в Триполитанию Абу-ль-Хаттаб в 756 году был провозглашён первым имамом ибадитов всего Магриба и вскоре захватил Триполи. После того как в июне 758 года Абу-ль-Хаттаб во главе ибадитского войска взял Кайруан и устроил там резню племени урфеджума, он назначил своим наместником в священном городе и прилегающих областях от Габеса до тунисского севера Абд ар-Рахмана ибн Рустама. Однако уже в августе 761 года аббасидский наместник в Египте Мухаммад ибн аль-Ашас во главе армии вернул Кайруан под власть халифа. В предшествовавшей этому событию битве погиб имам Абу-ль-Хаттаб. Абд ар-Рахману удалось бежать из священного города, в том же году он основал рядом с древним римским городом Тиарет новый город Тахерт (Тихерт, Тахарт), ставший религиозно-политическим центром ибадитской общины. Абд ар-Рахман заручился поддержкой окружающих берберских племён, которые также как ибадиты вели войну с войсками Аббасидов. По словам Ибн Хальдуна, к Абд ар-Рахману примкнули многие берберы из племён лемайя, лувата и нафзава. Попытки кайруанского наместника Аббасидов искоренить ибадитов Тахерт остались безуспешными. В 765 году Абд ар-Рахман собрал многотысячное берберское войско, во главе которого совершил поход на Кайруан, не увенчавшийся однако успехом.

В 768 или 771 году Абд ар-Рахман ибн Рустам во главе 15-тысячного берберского войска осадил город Тобну, но потерпел поражение и вернулся в Тахарт. Вероятно, после этого среди приближённых Абд ар-Рахмана укоренилась мысль об отказе от попыток сделать Кайруан своей столицей и о превращении в духовно-политический центр ибадизма именно Тахарта. Новый наместник халифа в Ифрикии Язид ибн Хатим в 772 году разгромил берберскую армию военного лидера хариджитов Абу Хатима, получившего от ибадитов титул «имам защиты», и изгнал ибадитов с территории современного Туниса. Теперь Кайруан стал окончательно недосягаем.

По свидетельству Абу Закарии, в 776 или 778 году ибадиты Магриба избрали Абд ар-Рахмана своим имамом, что стало началом ибадитской теократии Рустамидов в северной части современного Алжира. Последнюю дату указывает также и Ибн Идари (некоторые современные авторы, например, К. Э. Босворт, И. М. Фильштинский, склоняются к 777 году). Давая своё согласие встать во главе имамата, Абд ар-Рахман заставил своих будущих подданных поклясться именем Аллаха, что они будут беспрекословно подчиняться его законным и справедливым приказам. По свидетельству самих ибадитов, племенные вожди остановили свой выбор на Абд ар-Рахмане ибн Рустаме в качестве имама именно потому, что он был чужеземцем, не связанным кровными узами ни с одним из местных племён, на которое он мог бы опереться и членов которого начал бы продвигать в ущерб представителям других племён. Ибн ас-Сагир сообщает, что племенные вожди и Абд ар-Рахман заключили своего рода соглашение, поставив друг другу взаимные условия, на которых Абд ар-Рахман должен будет управлять имаматом, а племена — подчиняться ему.

Как и предписывали религиозно-этические нормы ибадитов, имам Абд ар-Рахман вёл аскетический образ жизни. Сама ибадитская община Тахерта первоначально пребывала в крайней нужде. Это привело к тому, что ибадиты Ирака решили прислать в Тахерт существенную финансовую помощь. Сохранилось описание встречи имама с посольством от иракской общины ибадитов. В момент прибытия посольства Абд ар-Рахман чинил террасу своего глинобитного дома и не оторвался от работы, пока не закончил её. Только после этого имам слез с лестницы и угостил посланцев лепёшками с жиром и топлёным маслом. По свидетельству членов посольства, убранство его комнаты состояло из циновки, шкуры и подушки, на которой он спал, его сабли и копья. В другой части дома стоял его конь. Абд ар-Рахман вынес на рассмотрение совета общины вопрос о принятии и распределении даров, которые привезло посольство, после чего распределил их так, как решил совет. Когда прибыло второе иракское посольство с ещё большими дарами, Абд ар-Рахман отослал его обратно, заявив, что его община уже не настолько бедна, чтобы принимать дары.

При Абд ар-Рахмане Тахерт, выгодно расположенный на пересечении транссахарских караванных путей, из скромного ибадитского поселения превратился в процветающий торговый город, в котором селились люди даже из самых отдалённых областей халифата. Как сообщается, переселенцев из Кайруана, Ирака и других регионов привлекали в Тахерте изобилие, справедливое управление имама, безопасность личности и имущества. Были открыты караванные пути для торговых отношений со странами Востока и Запада, кроме того, продолжалась торговля Тахерта с Суданом. Прибывшая в Тахерт вторая делегация от иракской общины ибадитов отметила, что город изменился во всех отношениях: были возведены дворцы, разбиты сады плодовых деревьев, построены мельницы, повсюду сновало большое количество слуг и рабов, на крепостных стенах несла службу бдительная стража, а конница была отлично экипирована.

Имаму Абд ар-Рахману, кроме забот об экономическом развитии Тахерта, пришлось большое внимание уделять и его безопасности. Кроме войск кайруанского наместника постоянную угрозу городу представляли набеги берберского племени зената, возглавляемого кланом Хазаридов. В период правления Абд ар-Рахмана зената взяли Тлемсен и попытались захватить Тахерт, но были отбиты. В 787 году Абд ар-Рахман ибн Рустам заключил мирное соглашение с аббасидским наместником.

Существует неопределённость с годом смерти Абд ар-Рахмана ибн Рустама: одни авторы указывают 784 год, другие склоняются к 787 году.

Семья

Абд ар-Рахману в качестве имама ибадитов Магриба наследовал его сын Абд аль-Ваххаб ибн Абд ар-Рахман. Известно о дочери Абд ар-Рахмана по имени Урва, которую он выдал замуж за аль-Мунтасира Мидрара, будущего правителя государства Мидраридов. В этом браке родился Абд ар-Рахман Маймун, ненадолго возглавивший Мидраридов, свергнув своего отца.

Литература

• Али-заде, Айдын Ариф оглы. [bukharapiter.ru/islam/hronika-musulmanskih-gosudarstv-17.html Хроника мусульманских государств I-VII веков хиджры]. — 2-е, испр. и доп.. — М.: Умма, 2007. — 445 с. — 3000 экз. — ISBN 5-94824-111-4.
• Босворт, Клиффорд Эдмунд. Мусульманские династии. Справочник по хронологии и генеалогии / Пер. с англ. П. А. Грязневича, отв. редактор И. П. Петрушевский. — М.: Наука, 1971. — 324 с. — 14 000 экз.
• Жюльен, Шарль-Андре. [books.google.ru/books?id=d4EGAwAAQBAJ&pg=PA6&dq=%D0%98%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F+%D0%A1%D0%B5%D0%B2%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%BE%D0%B9+%D0%90%D1%84%D1%80%D0%B8%D0%BA%D0%B8&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwiQrdXTjozOAhULG5oKHTv_AOcQ6AEIGzAA#v=snippet&q=%D0%B7%D0%B8%D1%80%D0%B8%D0%B4&f=false История Северной Африки. Тунис. Алжир. Марокко. От арабского завоевания до 1830 года] / Пер. с французского А. Е. Аничковой. — М.: Издательство иностранной литературы, 1961. — 424 с.
• Фильштинский И. М. История арабов и Халифата (750—1517). — 3-е, испр. и доп.. — М.: АСТ:Восток-Запад, 2008. — 349 с. — ISBN 978-5-17-039553-8.
• Чураков М. В. [books.google.ru/books?id=1dyQAAAAMAAJ&q=%D0%90%D0%B1%D0%B4+%D0%B0%D1%80-%D0%A0%D0%B0%D1%85%D0%BC%D0%B0%D0%BD+%D0%B8%D0%B1%D0%BD+%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BC&dq=%D0%90%D0%B1%D0%B4+%D0%B0%D1%80-%D0%A0%D0%B0%D1%85%D0%BC%D0%B0%D0%BD+%D0%B8%D0%B1%D0%BD+%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BC&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjjxba-3sDOAhVCDJoKHUplB_4Q6AEIIjAB Народное движение в Магрибе под знаменем хариджизма]. — М.: Наука, 1990. — 205 с. — ISBN 5-02-016455-0.

Отрывок, характеризующий Абд ар-Рахман ибн Рустам

Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.