Абезгауз, Александр Моисеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Моисеевич Абезгауз
Дата рождения:

1898(1898)

Место рождения:

Витебск, Витебская губерния, Российская империя

Дата смерти:

1977(1977)

Место смерти:

Ленинград

Страна:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Научная сфера:

педиатрия

Место работы:
Учёная степень:

доктор медицинских наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Бакинский государственный университет

Научный руководитель:

академик Тур, Александр Фёдорович

Известен как:

один из основоположников детской гематологии, профессор Ленинградского педиатрического медицинского института.

Награды и премии:

Алекса́ндр Моисе́евич Абезга́уз (апрель 1898, Витебск — 1977, Ленинград) — советский педиатр, доктор медицинских наук, профессор кафедры госпитальной педиатрии Ленинградского педиатрического медицинского института, один из основоположников детской гематологии и советской (Ленинградской) педиатрической школы.





Биография

Родился в еврейской семье, в Витебске, хотя по неподтвержденным сведениям, возможно, и в г. Лепель Витебской губернии, откуда родом его брат Гирш (Григорий) Абезгауз. В Лепеле издавна проживал семейный клан Абезгаузов, большинство из членов которого погибли в годы нацистской оккупации в Лепельском гетто.

В годы Гражданской войны оказался в Баку, где с 28.05.1918 г. власть принадлежала независимой Азербайджанской Демократической Республике. В 1919 г. поступил на медицинский факультет Бакинского государственного университета. В студенческие годы увлекся политикой, был членом еврейской социалистической партии «Бунд»[1], которая имела достаточно прочные позиции в Азербайджане. С приходом в апреле 1920 г. к власти большевиков, и провозглашением Азербайджанской Советской Социалистической Республики, в 1921 г. подвергся аресту[2][3], но вскоре был отпущен и продолжил учёбу в университете, который успешно окончил в 1923 г.

В 1924 г., переехал в Ленинград, где сначала работал врачом врачебно-санитарной службы Октябрьской железной дороги, затем в разные годы — исполнял обязанности школьного врача, фтизиатра, рентгенолога, педиатра в различных лечебных учреждениях Владимира, Ленинграда и Гатчины.

16.09.1930 г. А. М. Абезгауз, как бывший член партии «Бунд», был вновь арестован[2][3] и после следствия, которое продолжалось почти год, 23.07.1931 г. Коллегией ОГПУ по статье 58 УК РСФСР, часть 10 (Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти) был осужден к трем годам ссылки. Наказание отбывал в одной из республик Средней Азии.

После освобождения и возвращения в Ленинград, в период с 1936 по 1940 гг. Александр Моисеевич заведовал соматическим отделением детской больницы им. К. А. Раухфуса. В ноябре 1940 г. он был приглашён профессором А. Ф. Туром на должность ассистента кафедры госпитальной педиатрии Ленинградского Педиатрического медицинского института.

Через месяц после начала Великой Отечественной войны, 23 июля 1941 года А. М. Абезгауз был мобилизован в РККА. Гвардии военврачом 2-го ранга он командовал взводом 21-го медико-санитарного батальона 70-й стрелковой дивизии (с 16.10.1942 года переименованной в 45-ю Гвардейскую ордена Ленина стрелковую дивизию) в составе 67-й армии Ленинградского фронта. В 1942 году командование характеризовало его следующим образом:

«Т[ов]. Абезгауз А. М. командир Госпитального взвода, врач-терапевт, исключительный мастер в своей области, не имеющий равного себе в дивизии, на которого возлагались и возлагаются обязанности лечащего врача командования дивизии и выше. Т[ов]. Абезгауз в течение апреля-августа 1942 г. выполнял чрезвычайно ответственную обязанность по ликвидации возникших в дивизии желудочно-кишечных заболеваний и с этими задачами он блестяще справился.

Бо́льшая часть всех больных вылечивалась в медсанбате и сразу же возвращалась в свою часть и лишь незначительное количество их было эвакуировано в госпиталя. Благодаря умелой организации лечения за время Отечественной войны возвращено в часть свыше 2400 чел.

За период операции с 29.9[.1942] по 8.10[.1942] на тов. Абезгауза была возложена ответственнейшая задача — лечить не транспортабельных больных, то есть самых тяжело раненых. Через его отделение за эти дни прошло 465 чел. Самых тяжело раненых из которых благодаря исключительно хорошего ухода 358 чел. Было эвакуировано в удовлетворительном состоянии в тыловые госпиталя для долечивания. Смертность при самом тяжёлом ранении в живот составила всего 40 %, то есть ниже средне существующего для медсанбатов.

Т[ов]. Абезгауз А. М. достоин правительственной награды орденом „Красная Звезда“».

— [www.podvignaroda.mil.ru/?#id=11715859&tab=navDetailManAward Представление к награждению А. М. Абезгауза орденом "Красная Звезда"]

Переданная 21-й армии, летом 1944 года 45-я стрелковая дивизия отличилась во время Выборгской операции. В очередном представлении к награде можно прочитать следующие слова об Александре Моисеевиче:

«За период боев на Карельском перешейке в районе мызы Тали с 25 по 30 июня 1944 года гв. майор м/с Абезгауз, работая командиром госпитального взвода, проявил исключительное мужество по спасению жизни раненым офицерам и бойцам. За шесть дней через его руки прошло 127 человек тяжело раненых. Безграничную любовь и внимание уделил Абезгауз этим раненым. Имея громадный врачебный стаж — 21 год, он применял все новейшие методы и способы лечения по спасению тяжело раненых. Только переливаний крови и кровезамещающих растворов им лично было проделано 107 случаев. Поступает капитан Петров — тяжелейший шок с ранением плеча, старшина Орлов — ранение почки, рядовой Вахрамов — проникающее осколочное ранение черепа. Все эти товарищи, как очень многие другие, доктором Абезгауз[ом] буквально были спасены от смерти и в хорошем состоянии эвакуированы. За исключительную заботу по спасению жизни раненым, за идеальный, не знающий предела материнский уход и правильное лечение, майор Абезгауз достоин правительственной награды: орден „Отечественной войны II степени“».

— [www.podvignaroda.mil.ru/?#id=30861527&tab=navDetailManAward Представление к награждению А. М. Абезгауза орденом Отечественной войны II ст.]

Напряженная работа по спасению раненых не помешала Александру Моисеевичу в 1944 году защитить кандидатскую диссертацию: «Клиника болезни содоку в детском возрасте». Работу над ней он начал ещё в мирное время. Свой боевой путь А. М. Абезгауз завершил в составе родной дивизии в Курляндии. После демобилизации 26.09.1946 г. вернулся на кафедру госпитальной педиатрии ЛПМИ, с избранием на должность доцента.

В 1958 г. на 2,5 года А. М. Абезгауз оставил ЛПМИ с тем, чтобы занять должность заведующего кафедрой педиатрии Новокузнецкого государственного института усовершенствования врачей[4]. Здесь в 1959 г. он защитил докторскую диссертацию, получил звание профессора, после чего, в 1961 г. в новом для себя качестве второго профессора кафедры госпитальной педиатрии ЛПМИ вернулся в Ленинград. В этой должности, рядом со своим неизменным руководителем, академиком А. Ф. Туром он проработал до 1971 г. Выйдя на пенсию, до последних дней своей жизни Александр Моисеевич продолжал широко консультировать практически во всех детских стационарах Ленинграда. Часто он выезжал и в область. Нередко А. М. Абезгауза можно было встретить и на кафедре в окружении молодых учёных и студентов. Скончался профессор Александр Моисеевич Абезгауз в 1977 году в возрасте 79-ти лет и был похоронен на еврейском Преображенском кладбище в Ленинграде.

Основные заслуги

  • Один из основоположников советской педиатрической школы, А. М. Абезгауз, наряду с Ю. А. Менделевой, М. С. Масловым, А. Ф Туром, Э. И. Фридманом, М. Г. Данилевичем, А. Б. Воловиком, оказался наиболее последовательным пропагандистом и организатором первичного педиатрического образования в СССР.
  • Вместе с академиком А. Ф. Туром, Александр Моисеевич оказался родоначальником такого самостоятельного направления в педиатрии, как детская гематология. В этой области лежали и его основные научные интересы. Большое число трудов профессора Абезгауза посвящены геморрагическим состояниям у детей. Именно он впервые выделил тромбопластин из женского молока, описал псевдогемофилию, обусловленную недостатком проконвертина, гемофилию С.
  • Много сил отдал Александр Моисеевич изучению редких заболеваний и синдромов в педиатрии. Его уникальный труд: «Редкие заболевания в детском возрасте» оказался первой монографией в СССР, целиком посвященной этой важнейшей проблеме.
  • А. М. Абезгауз обладал исключительным даром преподавателя и лектора, чем завоевал особую популярность у студентов. Руководимое им при кафедре госпитальной педиатрии студенческое научное общество (СНО) на протяжении многих лет собирало рекордное число студентов, желавших приобщиться к научной деятельности.
  • В течение многих лет профессор Абезгауз оставался одним из наиболее инициативных членов правления Ленинградского отделения общества детских врачей.

Некоторые научные работы

А. М. Абезгауз опубликовал свыше 70 научных работ, из них две монографии, 4 главы в руководствах и справочниках.

  • Абезгауз А. М. Геморрагические состояния у детей и особенности свертывания крови при них : Автореферат дис. на соискание учен. степени доктора мед. наук /Ленингр. педиатр. мед. ин-т. — Ленинград, 1959. −18с.
  • Абезгауз А. М., Шокина И. И. Синдром Казабаха — Мерритта в детское возрасте. — Пробл. гематол., 1965, т. 10, № II, с. 51—53.
  • Абезгауз А. М. Алкаптонурия у детей, Педиатрия, № 5, с. 67, 1965;
  • Маркова И. В., Абезгауз А. М. Отравления в детском возрасте. Изд.2-е, испр.и доп. Л Медицина. 1977 г. 272с.
  • Абезгауз А. М. Редкие заболевания в детском возрасте. Л. Медицина. 1975 г. 200 с.
  • Абезгауз А. М. Геморрагические заболевания у детей. Л. Медгиз. 1963 г. 307 с.
  • Абезгауз А. М. Ранения грудной клетки // Труды эвакогоспиталей Ленинграда системы Фронтового эвакуационного пункта № 50. № 4. 1943 г.
  • Конгейм П. Болезни пищеварительного тракта. (Пищевод, желудок, кишечник) С 17 рис. в тексте (Dr. Paul Cohnheim. Die krankheiten des verdauungskanals, Berlin) /Dr. Paul Cohnheim (Конгейм); Пер. с 4-го нем. изд. д-ра А. М. Абезгауза и Е. Б. Абезгауз Под ред. д-ра Б. Г. Шейнина. — Ленинград : Практическая медицина, 1929. — 232 с.

Семья

  • Брат — Гирш (Григорий) Моисеевич Абезгауз (уроженец Лепеля, Витебская губерния), был женат на Иохведе Абезгауз (похоронена рядом с А. М. Абезгаузом на еврейском Преображенском кладбище в Ленинграде).
    • Племянник — Вульф Григорьевич Абезгауз (1909—1941), проживал в Ленинграде, инженер-связист, погиб рядовым под Тихвиным.
    • Племянник — Гилель Григорьевич Абезгауз[5] (17 февраля 1912—2002), инженер-механик, участник войны, кандидат технических наук, старший научный сотрудник НИИ, автор «Справочника по вероятностным расчётам» (1966, 1970).

Награды

См. также

Санкт-Петербургское отделение Союза педиатров России

Напишите отзыв о статье "Абезгауз, Александр Моисеевич"

Примечания

  1. [socialist.memo.ru/lists/slovnik/l2.htm Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 г.]
  2. 1 2 [visz.nlr.ru/searchname.php?lname=%C0%E1%E5%E7%E3%E0%F3%E7&sub=%CD%E0%E9%F2%E8 Книга памяти жертв политических репрессий]
  3. 1 2 [lists.memo.ru/d1/f54.htm Список жертв политических репрессий]
  4. [www.gogolevka.ru/catalog/info/elkat14/62271 Профессора, доктора медицинских наук периода становления ГИДУВа в Сталинске (Новокузнецке)]
  5. [pobeda.spbu.ru/museum/item/2015-%D0%B0%D0%B1%D0%B5%D0%B7%D0%B3%D0%B0%D1%83%D0%B7-%D0%B3%D0%B8%D0%BB%D0%B5%D0%BB%D1%8C-%D0%B3%D1%80%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87-1912 Абезгауз Гилель Григорьевич]

Литература

  • К 75-летию Санкт-Петербургской Государственной Педиатрической Медицинской Академии. 1925—2000. Биографии. СПб, 2000. — 400 с.
  • [opisi.garf.su/default.asp?base=garf&menu=2&v=7&node=378&cd=3114721&fond=276&opis=4182&delo=4159245 А. М. Абезгауз в фондах ГАРФ]

Отрывок, характеризующий Абезгауз, Александр Моисеевич

Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.