Абрамович, Дов Бер Менаше

Дов Бер Менаше Абрамович
лит. Dovas Beras Menašė Abramavičius
Дата рождения:	7 марта 1869(1869-03-07)
Место рождения:	Тельшяй
Дата смерти:	1942(1942)
Место смерти:	Шяуляй
Гражданство:	Российская империя Российская империя Литва Литва
Вероисповедание:	иудаизм
Род деятельности:	раввин, адвокат, депутат Сейма Литовской Республики

Дов Бер Менаше Абрамович (7 марта 1869, Тельши — 1942, гетто г. Шяуляй) — литовский раввин, юрист и общественный деятель, член Сейма Литовской Республики (1925—1926).

Биография

Окончив школу Тельшескую школу экстерном, продолжил образование в еврейской школе для мальчиков в Каунасе. С 1904 по 1915 год служил раввином в Расейняе. Во время Первой мировой войны был слушателем в институте права в Москве. В 1918 году сдал экзамен на адвоката в Университете Святого Владимира, после чего он работал помощником адвоката в Киеве. После возвращения в Литву работал в качестве юриста в еврейской группе в Сейме. У него также была адвокатская практика в Шяуляе. В 1925 году он стал членом Сейма второго созыва в качестве представителя от района Паневежиса по списку блока национальных меньшинств, заняв место ушедшего из политики Йосефа Каханемана. Был членом сионистского общества Мизрахи.

Согласно литовским источникам, погиб во время Холокоста в 1942 году в Шяуляйском гетто. По данным центра Яд-Вашем, предоставленным внучкой Абрамовича, в более раннем документе она указала место гибели её деда как Тракайское гетто, а более поздний документ согласуется с литовскими данными — место гибели гетто города Шяуляй предположительно в 1943 году. По сведениям семьи Дов Бер Абрамович умер от болезни почек. Часть семьи Абрамовича действительно погибла в Тракае. Во время Холокоста погибли жена Абрамовича, его три сына, дочь и внуки.

Семья

• Жена — Душа, погибла в Тракае во время Холокоста в возрасте 70 лет.
  • Сын — Азриэль (1 января 1902—1941, Шяуляй), адвокат, погиб во время Холокоста.
    • Внучка — Саломия (род. 24 июля 1929), в замужестве Штейн. Во время Холокоста была в Шяуляйском гетто, откуда ей вместе с матерью и братом удалось бежать. В настоящее время (2015) проживает в Хайфе, Израиль. Саломия передала сведения о погибших родственниках в центр Яд-Вашем.
    • Внук — Беньямин (род. в 1941 году в гетто Шяуляй). В настоящее время (2015) проживает в Кирьят-Тивон, Израиль.
  • Дочь — Циля в замужестве Хиршберг (Бергер) (около 1906 — ? Тракай), погибла во время Холокоста.
  • Сын — Йонас (1909?—1944, Тракай), экспедитор, погиб во время Холокоста.
  • Сын — Ицхак (1911?—?), адвокат, погиб во время Холокоста.

Ссылки

• Lietuvos Respublikos Seimų I (1922-1923), II (1923-1926), III (1926-1927), IV (1936-1940) narių biografinis žodynas, Lituanistikos tradicijų ir paveldo įprasminimo komisija, Vilniaus pedagoginis universitetas, Vilnius 2007
• [db.yadvashem.org/names/nameDetails.html?itemId=1393387&language=ru Бер Абрамович]

Отрывок, характеризующий Абрамович, Дов Бер Менаше

Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.