Абрамов, Константин Георгиевич

Константин Георгиевич Абрамов
Дата рождения:	19 декабря 1883(1883-12-19)
Место рождения:	Богородск, Московская губерния, Российская империя
Дата смерти:	3 декабря 1961(1961-12-03) (77 лет)
Место смерти:	Уссурийск, Приморский край, РСФСР
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	зоология
Известен как:	организатор и первый директор Сихотэ-Алинского заповедника

Константи́н Гео́ргиевич Абра́мов (19 декабря 1883, Ногинск — 3 декабря 1961, Уссурийск) — советский зоолог. При его непосредственном участии были организованы одни из первых заповедников Приморского края — Сихоте-Алиньский и Лазовский. Первый директор Сихотэ-Алинского заповедника. По некоторым сведениям, именно по его описанию амурской лайки был принят первый стандарт восточносибирской лайки.

Биография

Родился в 1883 году в Богородске (ныне Ногинск) Московской губернии в семье мещанина, арендующего шёлкокрасильное заведение. Отец — Георгий Фёдорович Абрамов, мать — Мария. В семье, кроме Константина, было ещё 5 детей: два брата и три сестры. С детства был увлечён природой и дни напролёт пропадал на лесной даче родственников — купцов Федотовых. Но по указанию отца окончил в 1902 году Императорское Московское техническое училище.

Участвовал в деятельности РСДРП, арестовывался 8 раз, сидел в Москве, Баку и других городах. Во время заключения в Баиловской тюрьме знакомится с будущими руководителями страны — Сталиным, Ворошиловым, Орджоникидзе, Вышинским и другими. В 1909 году был выслан в Усть-Сысольск, где продолжил заниматься изучением природы.

В январе 1915 году призван в армию, во время Первой мировой служил офицером для поручений; в 1927 году бы уволен за неблагонадёжность. В 1919 году вступил в РККА и демобилизовался в 1922 году, так и не приняв участия в боевых действиях.

В 1923 году переведён в Читу в должности начальника-организатора Дальневосточной поверочной палаты мер и весов, которая 10 июня 1924 года переезжает во Владивосток. Живя во Владивостоке, вступает в Общество изучения Амурского края, знакомится с Арсеньевым.

В 1928 году назначен руководителем экспедиции по изучению пятнистого оленя. После под его руководством проведено ещё несколько экспедиций по изучению животного мира Сихоте-Алиня. В 1933 году оставляет работу в Палате мер и весов.

В 1934—1935 годах занимался работой по организации Сихоте-Алиньского и Судзухинского (ныне Лазовский) заповедников. В 1934 назначен директором существовавшего только на бумаге Сихоте-Алиньского заповедника. В 1935 году стал директором Судзухинского филиала Сихоте-Алиньского заповедника, откуда в августе 1937 года его переводят на должность заместителя директора по научной работе в Сихоте-Алиньский заповедник. С неё он уходит по собственному через год и отправляется на лечение в Крым, а потом в Москву.

По возвращению из Москвы в июне 1939 года занялся исследованиями промысловой лайки в нижнем течении Амура. В 1944 году вновь вернулся в Приморье — на это раз на должность директора Комаровского заповедника, откуда ушёл в марте 1948 года из-за конфликтов с руководством и заведённого на него уголовного дела. Перешёл Абрамов на должность научного сотрудника в Дальневосточное отделение АН СССР, откуда был уволен в 1949 году. В 1951 году после письма московских профессоров-зоологов (среди которых были Гептнер и Формозов) президенту АН СССР Несмеянову ему снова было предоставлено место в ДВО АН СССР. В 1959 году после болезни и потери зрения ушёл на пенсию.

Умер 3 декабря 1961 года в Уссурийске от сердечного приступа, похоронен в Уссурийском заповеднике, на берегу речки Комаровки.

Вклад в науку

При его непосредственном участии были организованы одни из первых заповедников Приморского края — Сихоте-Алиньский и Лазовский.

Считается, что по его описанию амурской лайки был принят первый стандарт восточносибирской лайки. Но некоторые считают, что с этим утверждением трудно согласиться, если сравнить текст временного стандарта с описанием Константина Георгиевича.

Память

В июле 2006 года Решением Правительства РФ имя Абрамова было присвоено Сихотэ-Алинскому государственному природному биосферному заповеднику.

Именем Абрамова назван ключ в Лазовском заповеднике.

Основные труды

Книги

• Абрамов К.Г. В Зырянском краю. Из моих скитаний по северу. — М.: Издание книжного склада торгашеского дома «С.Курин и Ко», 1914. — 138 с.
• Абрамов К.Г. Пятнистый олень: элементарные сведения по пантовому оленеводству. — Владивосток: Приморский зоопитомник, 1930. — 75 с.
• Абрамов К.Г. Промысловая лайка Приамурья. — Хабаровск: Дальневосточное книжное издательство, 1940. — 40 с.
• Абрамов К.Г. Копытные звери Дальнего Востока и охота на них. — Хабаровск: Хабаровское книжное издательство, 1954. — 128 с.

Статьи

• Абрамов К.Г. Проблема крестьянского оленеводства в Приморье // Пушное дело : журнал. — 1929. — № 10.
• Абрамов К.Г. Некоторые данные о пятнистом олене (Cervus hortulerum S w.) в Приморье // Записки Общества изучения Амурского края. — Владивосток: Общество изучения Амурского края, 1929. — Т. XIX. — С. 51-66.

Примечания

Комментарии

Примечания

Литература

• Куренцов А.И. [kraeved.info/index.php?id=134 Константин Георгиевич Абрамов] // Записки Общества изучения Амурского края. — Владивосток: Общество изучения Амурского края, 1965. — Т. XXIV. — С. 174—177.
• Суворов Е.А. [kraeved.info/index.php?id=146 Директор Сихотэ-Алиня] // Записки Общества изучения Амурского края. — Владивосток: Общество изучения Амурского края, 2009. — Т. XXXVIII. — С. 173-184.

Ссылки

• Дикалюк Г. [lazovzap.ru/pages/md18012010.html У истоков заповедного дела]. ФГБУ «Лазовский государственный заповедник» (18 января 2010).
• [pgpb.ru/media/cd/zp/sixote/abram.htm Абрамов Константин Георгиевич] // Заповедное Приморье. — Владивосток: Приморская краевая публичная библиотека им. А. М. Горького.
• Суворов Е.А. [terra-rezervata.ru/tale/52-2010-10-17-20-32-08 Заповедные хроники Судзухе].

Отрывок, характеризующий Абрамов, Константин Георгиевич

Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера: