Абрамов, Николай Алексеевич (этнограф)

Николай Алексеевич Абрамов
Дата рождения:	17 апреля 1812(1812-04-17)
Место рождения:	Курган, Курганский уезд, Тобольская губерния, Сибирское генерал-губернаторство, Российская империя
Дата смерти:	3 мая 1870(1870-05-03) (58 лет)
Место смерти:	Семипалатинск, Семипалатинская область, Западно-Сибирское генерал-губернаторство, Российская империя
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	этнограф, историк, географ
Альма-матер:	Тобольская семинария
Известен как:	этнограф Сибири, Средней Азии
Награды и премии:

Никола́й Алексе́евич Абра́мов (17 апреля 1812, Курган — 3 мая 1870, Семипалатинск) — этнограф Сибири, Средней Азии.

…Абрамов был идеалист в лучшем смысле этого слова, трудившийся единственно из любви к науке; гонорара за свои многочисленные статьи он почти не получал.

— С. А. Венгеров

Биография

Николай Абрамов родился 17 апреля 1812 года в городе Кургане Курганского уезда Тобольской губернии. Сын священника, который при этом был учителем татарского языка.

Первоначальное образование получил дома и в Курганском народном училище, затем поступил в Тобольскую семинарию, где изучил латинский, еврейский и татарский языки. Особенно преуспел в латыни, так что, сопутствуя профессору М. Кастрену, мог объяснять ему по-латыни все, что интересовало этого известного финского исследователя. в 1832 году блистательно окончил семинарию. Как лучшего ученика ректор хотел послать Абрамова по окончании семинарского курса в Санкт-Петербургскую духовную академию, но, не желая оставить мать-вдову без помощи, Абрамов отказался и был в 1832 году определён учителем во 2-й класс Тобольского духовного училища. Работал преподавателем арифметики, русской грамматики, латинского и татарского языков. Он настолько хорошо знал татарский язык, что это представляло для него возможность объяснять географические названия рек и урочищ сибирских, заняться даже монгольской нумизматикой и собрать несколько десятков ханских монет. Страсть к исследованиям проявлялась у Абрамова ещё в семинарии: он записывал и старался обстоятельно разузнать каждое явление местной общественной жизни. Будучи учителем семинарии, Абрамов разрабатывал в Тобольске архивы: губернский, полицейский и семинарский, а также и хранилища бумаг при Софийском соборе и в Знаменском монастыре. В 1834 году назначен преподавателем латинского языка, арифметики, русского и татарского языков в 3-м классе с увеличенным окладом жалованья при должности помощника эконома в семинарии.

В ведомство Министерства народного просвещения Абрамов перешёл благодаря покровительству П. А. Словцова, с которым сблизила его общая страсть к исследованиям местной истории. В 1836—1842 годах преподавал географию в Тобольском народном уездном училище и исследовал в Тобольске архивы: губернский, полицейский и семинарский, а также и хранилища бумаг при Софийском соборе и в Знаменском монастыре.

В 1851 году стал смотрителем берёзовского, ялуторовского и тюменского народных училищ. В Тюмени убедил горожан учредить женское училище. Состоя смотрителем в Берёзове, Абрамов занимался в архиве Кондинского монастыря и воеводском архиве, а при разъездах входил в сношения с инородцами. Близкое знакомство с татарами в Тюмени доставило ему очень много этнографических сведений.

Получив за 20 лет учебной службы право на пенсию в 350 рублей в год, переселился в Омск, где с июля 1853 года стал служить столоначальником в I отд. Главного управления Западной Сибири.

В 1854 году, после образования Семипалатинской области, генерал-губернатор Западной Сибири Г. Х. Гасфорд назначил Николая Алексеевича советником хозяйственного отделения нового областного управления, и он переехал в Семипалатинск. Выполняя по отделению свои прямые обязанности, Абрамов принимал и исполнял ещё разные поручения начальства; вместе с тем он неоднократно исправлял обязанности вице-губернатора и председателя областного правления.

Статский советник Николай Алексеевич Абрамов в должности советника Семипалатинского областного правления скончался от паралича 3 мая 1870 года.

Вклад в науку

Писать о Сибири Абрамов стал ещё будучи уездным учителем, причём собрал печатные источники о прошлом Сибири и многие редкие рукописи. Собственноручно он списал Сибирскую летопись (480 листов), а другую копию прислал в дар Императорскому Русскому географическому обществу.

Количество написанных Абрамовым статей и заметок доходит до ста. Трудно указать, какие из них представляют наибольшую ценность. Абрамов не принадлежал к числу тех деятелей науки, которые обогащают её широкими выводами и обобщениями. Он был почти исключительно собиратель материалов. Но собиратель чрезвычайно точный, обстоятельный и знающий, а главное — изумительно деятельный, и в этом его значение. По мнению С. А. Венгерова, каждая заметка и статья Абрамова ничего особенного собою в отдельности не представляла, но многие десятки таких заметок и статеек составили драгоценный вклад в науку.

Абрамов написал более двадцати статей географического и этнографически-статистического характера, например, описание Берёзовского края, городов Тюмени, Семипалатинска, Кургана, Ялуторовска, Усть-Каменогорска, Копала, Верного, озера Нор-Зайсан, рек Тобола, Шилки, Аргуни, Чу, Или, Лепсы, Аягуза, Каратала и ряд климатических и других метеорологических наблюдений, сделанных в Семипалатинске, Копале и иных местах. Названные статьи помещались, начиная с половины 1850-х годов, в «Записках Географического общества» и «Тобольских губернских ведомостях».

Около двадцати статей Абрамов написал о древностях сибирских, о курганах и городищах в уездах Тюменском, Ялуторовском и Курганском, о сибирских монетах, надмогильных киргизских памятниках, о старых железных и оружейных заводах в Сибири, о старинных особо чтимых иконах Тобольской епархии, о древних печатях и гербах сибирских городов.

В «Тобольских губернских ведомостях» в 1857 и 1868 годах были опубликованы более 10 статей Абрамова по политической и общественной истории Сибири: о Ермаке, первом губернаторе сибирском князе М. П. Гагарине, пребывании в ссылке А. Д. Меншикова, Долгоруковых и А. И. Остермана, о губернаторе сибирском Ф. И. Соймонове, тобольском — Д. И. Чичерине, генерале Куткине и его жалобе министру юстиции на несправедливых судей, П. А. Словцове, о сибирских дворянах и детях боярских, о пожарах Тобольских до 1788 года, о наместничестве в Тобольске.

В 1841 году одна из первых печатных статей Николая Алексеевича — «Догадки о значении имён некоторых мест Тобольской губернии» — вышла в «Журнале Министерства народного просвещения». В этой работе Абрамов разъяснил происхождение названий рек Иртыша, Тура, Тобола.

В 1857 году историк написал много работ о Семипалатинске, некоторые из них, такие, как «Семь палат», давших название Семипалатинску, «Надмогильная пирамида в Киргизской степи» и другие опубликованы в «Тобольских губернских ведомостях».

В 1858—1859 годах исследовал каменный памятник-мавзолей, воздвигнутый в честь Баян-сулу и Козы Корпеш, и по результатам изысканий опубликовал две статьи в изданиях «Археологического общества».

В 1861 году вышел большой очерк «Областной город Семипалатинск». В нём Абрамов рассмотрел события, предшествовавшие основанию Семипалатинской крепости на берегу Иртыша Василием Чередовым, о том, как в 1757 году в Семипалатинской крепости появился джунгарский князь Амурсана, просивший убежища и защиты от богдыханских захватчиков. Историк повествовал также об истреблении маньчжурскими карателями в 1758 году более чем одного миллиона джунгар. В 1862 году этот историко-географический труд Н. А. Абрамова о Семипалатинске вызвал серьёзный интерес в научных кругах и был перепечатан в журнале Королевского географического общества в Лондоне. Оттиск этого издания был направлен Абрамову председателем Общества Р. Мурчисоном «при очень лестном письме».

В 1863 году была опубликована статья Н. А. Абрамова об истории Усть-Каменогорска.

Перу Абрамова принадлежат более 40 статей по истории сибирской церкви и сибирским церковным древностям в «Журнале Министерства народного просвещения», в «Тобольских губернских ведомостях», а более всего в «Страннике», в котором с самого основания его в 1860 года до смерти своей Абрамов принимал деятельное участие, поместив в нём, помимо статей по истории Сибирской церкви (как например, «Христианство в Сибири до учреждения там в 1621 г. епархии», описание монастырей Абалацкого, Тюменского, Кодинского), более двадцати биографий тобольских архипастырей (Киприана, Макария, Нектария, Герасима, Симеона, Корнилия, Павла, Игнатия, Иоанн, Антония, Антония II, Сильвестра, Павла II, Варлаама, Амвросия, Амвросия II, Павла III, Георгия, Евлампия). В том же «Страннике» Абрамов напечатал статьи о «Праведном Симеоне верхотурском», мученике Василии Мангазейском, основателе Туруханского монастыря Тихоне и игумене Туруханского же монастыря Илиодоре.

Императорское Русское географическое общество выбрало его действительным членом в 1858 году, за десять лет перед тем избрав членом-сотрудником и наградив двумя медалями.

В 1865 году Абрамов был избран членом-корреспондентом Тобольского физико-медицинского общества и Общества любителей естествознания при Московском университете.

Награды

• Орден Святого Владимира 4-й степени
• Орден Святой Анны 2-й степени
• Орден Святого Станислава 2-й степени, с императорской короной
• Орден Святой Анны 3-й степени
• Орден Святого Станислава 3-й степени
• Знаки отличия «За беспорочную службу» за 15, 20, и 25 лет
• Две медали Русского географического общества

Память

К 200-летию Абрамова издательско-торговым центром «Марка» выпущены художественный конверт и штемпель тиражом 500 тысяч экземпляров. На конверте изображены книги Абрамова и строки из произведений с автографом. В Курганской областной универсальной научной библиотеке имени А. К. Югова состоялось торжественное гашение художественного конверта.

Основные работы

Всего Николай Алексеевич опубликовал более ста печатных работ, в основном посвящённых Сибири и Восточному Казахстану. Широту его научных интересов легко видеть по списку работ:

• [www.emaproject.com/lib_about.html?id=pb00002150# О введении христианства у березовских остяков] // Журн. Мин. народн. просвещения. — 1851. — № 12. Отд. V.
• Материалы для истории христианского просвещения Сибири, со времени покорения её, в 1581 г., до начала XIX столетия // Журн. Мин. народн. просвещения. — 1854. — № 2, 3.
• Проповедь Евангелия сибирским вогулам // Журн. Мин. народн. просвещения. — 1854. — № 8.
• «Торжественное открытие Капальского окружного приказа» (1857 г.)
• «Река Лепса» (1861 г.),
• «Город Капал с его округом» (1862 г.)
• «Алматы или укрепление Верное с его окрестностями» (1867 г.)
• О бывшем Тобольском наместничестве 1782—97 гг. // Чтения в обществе истории и древностей российских. — 1867. — Т. 4.
• Ермак, покоритель Сибири // Чтения в обществе истории и древностей российских. — 1869. — Т. 1.
• Петр Андреевич Словцов // Чтения в обществе истории и древностей российских. — 1871. — Т. 4.

Литература

Библиография

• Абрамов, Николай Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Венгеров С. А. Абрамов, Николай Алексеевич // [runivers.ru/upload/iblock/c8d/Vengerov%20S.A.%20Kritiko-bibliograficheskij%20slovarc%20russkix%20pisatelej%20i%20uchenyx.%20Tom%201.%20Vypuski%201-21.%20A%20y1889cvruur1200sm.djvu Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней)]. — СПб.: Семеновская Типо-Литография (И. Ефрона), 1889. — Т. I. Вып. 1—21. А. — С. 18—21.
• Мельникова И. Исследователь земли нашей // Иртыш : журнал. — 1996. — С. 2
• Казахстан на пути к государственной независимости: история и современность : Матер. междунар. науч.-практ. конф. — Семипалатинск: СГУ им. Шакарима, 2001.
• Марков С. Награды вечности // Иртыш : журнал. — 1971. — С. 4.

Ссылки

• [writer-tyumen.ru/index.php?m=autor&aid=43 Абрамов Николай Алексеевич] в [writer-tyumen.ru/ Электронной библиотеке тюменского писателя]

Отрывок, характеризующий Абрамов, Николай Алексеевич (этнограф)

– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.