Абрамов, Тихон Порфирьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тихон Порфирьевич Абрамов
Дата рождения

3 (16) июня 1901(1901-06-16)

Место рождения

с. Кацмазов, Подольская губерния, Российская империя[1]

Дата смерти

17 октября 1991(1991-10-17) (90 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Бронетанковые войска

Годы службы

19221955

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

49-я гвардейская танковая бригада

Сражения/войны

Польский поход РККА (1939)
Великая Отечественная война

Награды и премии

Иностранных государств:

Ти́хон Порфи́рьевич Абра́мов (3 [16] июня 1901 — 17 октября 1991) — участник Польского похода РККА (1939) и Великой Отечественной войны (гвардии полковник, командир 49-й гвардейской танковой бригады 12-го гвардейского танкового корпуса 2-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта), Герой Советского Союза (1945), генерал-майор танковых войск (1945).





Биография

Родился 3 (16) июня 1901 в селе Кацмазов Подольской губернии (ныне Жмеринский район Винницкой области, Украина). Украинец. Работал помощником машиниста паровоза.

В 1922 году вступил добровольцем в Красную Армию. Окончил кавалерийскую школу им. С. М. Будённого. Член КПСС с 1939 г.

В действующей армии с июня 1941 года. Сражался на Юго-Западном, Калининском, Западном, Северо-Кавказском, Центральном, 1-м и 2-м Украинских фронтах.

15 января 1945 года 49-я гвардейская танковая бригада, которой командовал гвардии полковник Т. П. Абрамов, форсировала реку Пилица и заняла город Сохачев (Польша), где вела бои до подхода основных сил корпуса. 17 января форсировала реку Бзура и обеспечила переправу других соединений, успешно действовала бригада и в боях за Любень и Иновроцлав.

В армии полковник Т. П. Абрамов был известен как мастер вождения передовых отрядов. Много раз ему приходилось совершать дерзкие рейды по тылам противника. Хотя на этом пространстве не всегда было просторно: противник оказывал активное противодействие, стремился отрезать передовые отряды от главных сил, окружить и уничтожить их.

«За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство» Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 апреля 1945 командиру 49-й гвардейской танковой Вапнярский Краснознаменной ордена Суворова бригады 12-го гвардейского танкового Уманского Краснознамённого ордена Суворова корпуса гвардии полковнику Абрамову Тихону Порфирьевич присвоено звание Героя Советского Союза.

После войны окончил курсы при Академии Генерального штаба. Вышел в отставку в 1955 году в звании генерал-майора танковых войск.

Умер 17 октября 1991 года в Москве.

Воинские звания

Награды

СССР
Иностранные награды

Напишите отзыв о статье "Абрамов, Тихон Порфирьевич"

Примечания

Источники

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Московский некрополь Героев. Герои Советского Союза. — М.: «Новости», 2011. — Т. 1. — С. 11. — 352 с. — ISBN 978-5-88149-538-1.

Ссылки

  •  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=14626 Абрамов, Тихон Порфирьевич]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Абрамов, Тихон Порфирьевич

Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.