Абрамов, Фёдор Фёдорович

Фёдор Фёдорович Абрамов
Дата рождения	4 января 1871(1871-01-04)
Место рождения	станица Митякинская, Область Войска Донского, Российская империя
Дата смерти	10 марта 1963(1963-03-10) (92 года)
Место смерти	Фривуд, Нью-Джерси, США
Принадлежность	Российская империя Российская империя Всевеликое Войско Донское Белое движение Белое движение Третий рейх Третий рейх
Род войск	кавалерия
Годы службы	1888—1920 1918—1920 1942—1945
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	Тверское кавалерийское училище, 15-я кавалерийская дивизия, 1-й Донской корпус, 3-й армейский корпус Русской армии, председатель РОВСа
Сражения/войны	Русско-японская война, Первая мировая война, Гражданская война, Вторая мировая война
Награды и премии
Связи	Абрамов, Николай Фёдорович

Фёдор Фёдорович Абра́мов (4 января 1871 — 10 марта 1963) — русский военачальник, участник Русско-японской и Первой мировой войн, один из руководителей Белого движения во время Гражданской войны в России. Во время Великой Отечественной войны сотрудничал с национал-социалистами в борьбе с большевизмом. Отец советского разведчика Н. Ф. Абрамова.

Биография

Из дворян Области Войска Донского. Сын генерал-майора, при отставке произведенного в генерал-лейтенанты, Фёдора Фёдоровича Абрамова.

Окончил Петровский Полтавский кадетский корпус (1888) и 3-е военное Александровское училище (1890), откуда перешел в Николаевское инженерное училище. По окончании последнего в 1891 году выпущен был хорунжим в 1-ю Донскую конно-артиллерийскую батарею. Позднее переведён в Лейб-гвардии конно-артиллерийскую бригаду (6-ю Лейб-гвардии Донскую казачью батарею) тем же чином и старшинством. В 1898 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду.

17 сентября 1905 года назначен начальником штаба 4-й Донской казачьей дивизии, а 14 мая 1907 года переведен на ту же должность в 13-ю кавалерийскую дивизию. 15 июня 1912 года назначен командиром 1-го уланского Санкт-Петербургского полка. 10 января 1914 года за отличие по службе был произведен в генерал-майоры с назначением начальником Тверского кавалерийского училища.

Участник Первой мировой войны. С 22 января 1915 г. — генерал-квартирмейстер штаба 12-й армии (командующий армией: генерал П. А. Плеве, начальник штаба армии: генерал Е. К. Миллер С сентября 1915 года — командующий 15-й кавалерийской дивизией, с апреля 1917 года — 2-й Туркестанской казачьей дивизией, затем назначен командиром 1-го Донского корпуса.

С января 1918 года — в распоряжении атамана Войска Донского А. М. Каледина. С апреля 1918 г. воевал в повстанческих отрядах на Дону. С мая по июнь командовал Атаманским полком Атамана Краснова П. Н. в Новочеркасске, с июля 1918 г. — начальник 1-й Донской конной дивизии Постоянной (Молодой) армии Всевеликого Войска Донского, в августе 1918 года произведён в генерал-лейтенанты.

В феврале 1919 г., командуя группой войск, в сложнейших условиях отразил наступление Красной армии на Новочеркасск. С ноября 1919 г. — инспектор кавалерии Донской армии. В апреле 1920 г. сформировал из эвакуированных в Крым донских частей Донской корпус, командовал им во всех боях в Таврии летом — осенью 1920 г., особенно отличившись при разгроме конного корпуса Д. П. Жлобы в августе.

За несколько дней до поездки в Феодосию, я смотрел в Евпатории полки Донского корпуса. Во главе корпуса теперь стоял генерал Абрамов, высокой доблести, неподкупной честности, большой твердости и исключительного такта начальник. Донец по рождению, офицер генерального штаба по образованию, командовавший до революции регулярной дивизией, долгое время исполнявший должность генерал-квартирмейстера в одной из армий, командовавший на юге России гвардейской казачьей бригадой, генерал Абрамов пользовался заслуженным уважением всей армии. Став во главе корпуса, он твердой рукой наводил порядки. Сменил целый ряд начальников, подтянул офицеров и казаков. Я не сомневался, что ему удастся в самое короткое время привести корпус в порядок и вернуть ему прежнюю боеспособность.

— Из воспоминаний генерала П. Н. Врангеля

При эвакуации привёл корпус в Чаталджу, в 1921 г. на о. Лемнос, затем в Болгарию. Выслан болгарскими властями в Югославию, назначен по совместительству помощником Главнокомандующего Русской армией. В 1924 г. вернулся в Болгарию в качестве начальника всех частей и управлений Русской армии в стране. При создании Русского общевоинского союза назначен председателем 3-го отдела в Болгарии.

После похищения генерала А. П. Кутепова (1930) назначен заместителем председателя РОВСа. После похищения председателя РОВС генерала Е. К. Миллера (1937) исполнял должность председателя организации до марта 1938, когда был вынужден оставить должность после разоблачения его сына Николая как агента большевиков.

Во время Второй мировой войны участвовал в формировании казачьих частей, в деятельности организованного нацистами и власовцами «Комитета освобождения народов России», подписал Пражский манифест (1944).

После Второй мировой войны, избегая выдачи Советскому Союзу, переехал в США. Вечером 8 марта 1963 года на улице городка Лейквуд (Фривуд, Нью-Джерси), вблизи Дома пенсионеров, в котором жил генерал, он попал под спортивный автомобиль, который под управлением молодого лихача неестественно двигался по левой встречной стороне дороги и выехал на пешеходную дорожку. Генерал был отправлен в местный госпиталь. В тяжелом состоянии, но в сознании, генерал, находясь под опекой местной эмигрантской белоказачьей диаспоры, боролся за жизнь ещё два дня. Умер на руках у соратников 10 марта 1963 года.

Похоронен на Свято-Владимирском православном кладбище в г. Кесвилл, местности Джексон, штата Нью-Джерси, США.

Ордена

• Орден Святого Станислава 2 степени (1903);
• Орден Святой Анны 2 степени с мечами (1905);
• Орден Святого Владимира 4 степени с мечами и бантом (1906);
• Золотое оружие «За храбрость» (ВП 25.10.1906);
• Орден Святого Владимира 3 степени (1910; 18.03.1911);
• Орден Святого Станислава 1 степени (ВП 22.03.1915);
• Орден Святой Анны 1 степени (ВП 12.07.1915);
• мечи к ордену Св. Анны 1 степени (ВП 18.01.1916);
• мечи к ордену Св. Станислава 1 степени (ВП 30.01.1917).

Ссылки

• [www.hrono.info/biograf/bio_a/abramov_ff.html Абрамов Фёдор Фёдорович — биография]
• [www.warconflict.ru/rus/new/?action=shwprd&id=449 Полководцы по алфавиту — Абрамов Фёдор Фёдорович]
• [www.rusidea.org/?a=25090107 Русский Обще-Воинский Союз (РОВС)]
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=351 Абрамов, Фёдор Фёдорович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Предшественник: генерал-лейтенант Миллер Евгений Карлович

Начальник РОВС 1937—1938

Преемник: генерал-лейтенант Архангельский Алексей Петрович

Отрывок, характеризующий Абрамов, Фёдор Фёдорович

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.