Абрамов, Шетиель Семёнович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шетиель Семёнович Абрамов
Дата рождения

11 ноября 1918(1918-11-11)

Место рождения

город Дербент, Дагестанская область, Советская Россия[1]

Дата смерти

14 мая 2004(2004-05-14) (85 лет)

Место смерти

Москва, Россия

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

19411946

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Часть

242-я стрелковая дивизия,
76-я стрелковая дивизия,
82-я гвардейская стрелковая дивизия

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

В отставке

преподаватель Грозненского нефтяного института

Шетие́ль Семёнович Абра́мов (11 ноября 1918, Дербент, Дагестанская область — 14 мая 2004, Москва) — советский офицер, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945), подполковник (1995).

В годы Великой Отечественной войны особо отличился в боях при освобождении города Познань (ныне Польша). 19 февраля 1945 года после выхода из строя командира батальона принял командование на себя. При штурме познанской цитадели его батальоном было уничтожено до 400 и взято в плен большое число солдат и офицеров противника.

В послевоенные годы — декан геологоразведочного факультета Грозненского нефтяного института, Заслуженный деятель науки Чечено-Ингушской АССР, кандидат геолого-минералогических наук.





Биография

Родился 11 ноября 1918 года в городе Дербент (ныне Республика Дагестан). Горский еврей. Окончил 10 классов школы в городе Махачкала (Дагестан), в 1941 году — 3 курса геологоразведочного факультета Грозненского нефтяного института[2].

В армии с июля 1941 года. В декабре 1941 года окончил ускоренные курсы Грозненского военного пехотного училища[2].

Участник Великой Отечественной войны с мая 1942 года в должности командира взвода в 242-й стрелковой дивизии. 23 мая 1942 года в бою на Юго-Западном фронте был тяжело ранен, лечился в госпитале в Новочеркасске. По излечении направлен на Сталинградский фронт, где сражался в составе 107-го стрелкового полка (76-я стрелковая дивизия) в должности командира взвода разведчиков. 27 сентября 1942 года был ранен второй раз, но вернулся в строй. После третьего ранения был вновь направлен на излечение в госпиталь[2].

С лета 1943 года — командир роты 246-го гвардейского стрелкового полка (82-я гвардейская стрелковая дивизия). В 1943 году в составе Юго-Западного фронта освобождал Донбасс и Левобережную Украину. В составе войск 3-го Украинского фронта участвовал в форсировании рек Ингулец, Ингул и Южный Буг, освобождал Одессу. В июле-августе 1944 года на 1-м Белорусском фронте участвовал в захвате и расширении плацдарма на левом берегу Вислы, освобождал Варшаву и Лодзь[2].

Особо отличился в боях при освобождении города Познань (ныне Польша). 19 февраля 1945 года после выхода из строя командира батальона принял командование на себя. При штурме познанской цитадели его батальоном было уничтожено до 400 и взято в плен большое число вражеских солдат и офицеров[2].

«За мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками», Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1945 года гвардии капитану Абрамову Шетиелю Семёновичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 6495)[2].

В конце марта 1945 года батальон под командованием Ш. С. Абрамова штурмом овладел крепостью Кюстрин (ныне Костшин-над-Одрой), а затем участвовал в штурме Берлина. За время войны был семь раз ранен[2].

В июле 1945 года направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе. На полигоне академии получил тяжёлую травму и не смог продолжать военную службу. С июня 1946 года майор Ш. С. Абрамов — в запасе[2].

Вернулся в город Грозный, в 1949 году окончил Грозненский нефтяной институт. До 1992 года работал в Грозненском нефтяном институте, последовательно занимая должности: лаборанта, ассистента, старшего преподавателя, доцента, заведующего кафедрой общей геологии, декана геологоразведочного факультета[2]. Жил в городе Грозный (Чечня), с 1993 года — в Москве. Умер 14 мая 2004 года. Похоронен на Домодедовском кладбище в Москве[2].

Награды и звания

Советские государственные награды и звания[2]:

Заслуженный деятель науки Чечено-Ингушской АССР, кандидат геолого-минералогических наук[2].

Публикации

  • Нефть, её назначение, методы разведки и добычи. Грозный, 1956;
  • Богатство недр Чечено-Ингушетии. Грозный, 1966.

Семья

Жена — Клавдия Степановна. В годы войны Клавдия Степановна служила лейтенантом, командиром санитарного взвода батальона, где в 1942 году служил Ш. С. Абрамов. Снова встретились после войны и поженились. Преподавала вместе с мужем в Грозненском нефтяном институте[6].

Двое детей: сын Семён и дочь Светлана. Семён окончил геологоразведочный факультет Грозненского нефтяного института и стал геофизиком, Светлана окончила Пятигорский институт иностранных языков[6].

Память

В Дербенте на доме, где родился Ш. С. Абрамов, установлена мемориальная доска[2].

Напишите отзыв о статье "Абрамов, Шетиель Семёнович"

Примечания

  1. Ныне Дагестан, Россия
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13  Симонов А. А. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=5685 Абрамов, Шетиель Семёнович]. Сайт «Герои Страны».
  3. 1 2 [www.podvignaroda.ru/?n=46488234 Наградной лист] в электронном банке документов «Подвиг Народа» (архивные материалы ЦАМО, ф. 33, оп. 793756, д. 1, л. 43)
  4. [www.podvignaroda.ru/?n=24714976 Наградной лист] в электронном банке документов «Подвиг Народа» (архивные материалы ЦАМО, ф. 33, оп. 686196, д. 2546, л. 86)
  5. [www.podvignaroda.ru/?n=1510151573 Информация из учётной карточки награждённого] в электронном банке документов «Подвиг Народа»
  6. 1 2 Азиров Манашир. [www.juhuro.com/index.php?option=com_content&view=article&id=506:2010-11-10-00-54-10&catid=138:2010-10-31-04-49-56&Itemid=596 Шетиель Абрамов]. Горские Евреи (9.11.2010). Проверено 5 октября 2014.

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Золотые Звёзды Чечено-Ингушетии. 3-е изд., доп. Грозный: Чечено-Ингушское кн. изд., 1985. — С. 8-13.
  • Путерброт А. Т. Боевая слава Дагестана. Махачкала: Дагестанское кн. изд., 1988. — С. 29-33.

Ссылки

  •  Симонов А. А. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=5685 Абрамов, Шетиель Семёнович]. Сайт «Герои Страны».
  • [topwar.ru/27572-pobezhdat-ne-chislom-a-umeniem-abramov-shetiel-semenovich.html Побеждать не числом, а умением. Абрамов Шетиель Семёнович]. Военное обозрение (6 мая 2013). Проверено 5 октября 2014.
  • Азиров Манашир. [www.juhuro.com/index.php?option=com_content&view=article&id=506:2010-11-10-00-54-10&catid=138:2010-10-31-04-49-56&Itemid=596 Шетиель Абрамов]. Горские Евреи (9.11.2010). Проверено 5 октября 2014.


Отрывок, характеризующий Абрамов, Шетиель Семёнович

В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.