Абрикосов, Алексей Иванович (патологоанатом)

Эта статья о медике Алексее Ивановиче Абрикосове. Другие люди, носящие то же имя, перечислены на стр. Абрикосов, Алексей Иванович

Алексей Иванович Абрикосов
Бюст в Москве в Абрикосовском переулке
Дата рождения:	6 (18) января 1875(1875-01-18)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	9 апреля 1955(1955-04-09) (80 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Научная сфера:	патологическая анатомия
Учёная степень:	доктор медицинских наук
Учёное звание:	академик АН СССР, академик АМН СССР, профессор
Альма-матер:	Московский университет
Награды и премии:

Алексе́й Ива́нович Абрико́сов (6 [18] января 1875, Москва — 9 апреля 1955 года, там же) — российский и советский врач-патологоанатом. Академик АН СССР (1939 год), академик АМН СССР (1944 год). Герой Социалистического Труда (1945). Лауреат Сталинской премии первой степени.

Биография

Алексей Иванович Абрикосов родился 6 (18) января 1875 года в Москве, в семье известных московских предпринимателей Абрикосовых.

Окончил частную гимназию Креймана.

В 1894-1898 гг. студент медицинского факультета Московского университета. После окончания университета работал ординатором в Старо-Екатерининской больнице под руководством М. Н. Никифорова, по рекомендации которого был принят помощником прозектора на кафедру патологической анатомии Московского университета (1902). В 1904 защитил докторскую диссертацию «О первых анатомических изменениях в лёгких при начале лёгочного туберкулёза», назначен прозектором детской Морозовской больницы (оставался на этой должности до 1911 года); одновременно читал приват-доцентский курс в университете, а также преподавал патологическую анатомию в 1-й и 4-й зубоврачебных клиниках. С конца 1911 года прозектор в Солдатенковской больнице С 1918 года заведовал кафедрой патологической анатомии во 2-м МГУ. В 1920 году переведён на ту же должность в 1-й МГУ. В 1920—1930 годах — профессор медицинского факультета Московского университета, с 1930 года — 1-го Московского медицинского института.

Руководил вскрытием тела В. И. Ленина 22 января 1924 года, вскрытием М. В. Фрунзе (1925), B. М. Бехтерева (1927), В. В. Куйбышева (1935), а также В. П. Ногина (1924).

Организатор Московского общества патологов (с 1938 года — Почётный председатель).

Член ВКП(б) с 1939 года. В начале 1950-х годов подвергался репрессиям. В 1951 году А. И. Абрикосов и его жена были отстранены от работы в Кремлёвской больнице в связи с так называемым делом врачей-вредителей.

В 1944—1951 годах был директором Института нормальной и патологической морфологии АМН СССР.

А. И. Абрикосов был избран действительным членом АН СССР (1939), и АМН СССР (1944), являлся вице-президентом АМН СССР в 1944—1948 годах. Почётный член Украинского общества патологов, действительный член Международной ассоциации клинических патологов в Лондоне, почётный доктор Афинского университета, член-корреспондент Польской академии наук.

Умер 9 апреля 1955 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 3).

Научная деятельность

Автор более 100 опубликованных научных трудов, посвящённых главным образом туберкулёзу лёгких, патологической анатомии симпатических нервных узлов, мышечным опухолям, морфологии аллергии, проблемам сепсиса.

К числу основных работ А. И. Абрикосова относятся: «О первых анатомических изменениях в легких при начале легочного туберкулеза» (1904), где впервые выяснена анатомическая сущность начальных изменений при туберкулезе легких, что сохраняет своё значение и поныне; «Патологическая анатомия полости рта и зубов» (1914), дающая систематическое изложение вопроса; «Патологическая анатомия симпатических ганглиев» (1923) — описание изменений в симпатических узлах при различных заболеваниях. Известны работы Абрикосова о т. н. жировых гранулемах (1931) и особенно по морфологии аллергии (1934, 1936, 1940). Автор ряда учебников и руководств: «Техника патологоанатомических вскрытий трупов» (1925, 4 изд., 1948); «Основы общей патологической анатомии» (1933, 9 изд., 1949); «Основы частной патологической анатомии» (1939, 4 изд., 1950); «Частная патологическая анатомия» (3 вып., 1938—1947).

В 1935—1955 годах был редактором журнала «Архив патологии».

Широко известен тем, что делал первое бальзамирование тела В. И. Ленина и составил заключение о его смерти.

Семья

• Внук и полный тёзка российского предпринимателя и основателя кондитерской фабрики «Товарищество А. И. Абрикосова и Сыновей» (ныне — концерн «Бабаевский») Алексея Ивановича Абрикосова.
• Жена — Фаня Давидовна Вульф (1895—1965) — ассистент кафедры патологической анатомии 1-го Московского медицинского института, в 1922—1934 годах заведующая патологоанатомическим отделением 5-й Советской клинической больницы, затем заведующая патологоанатомическим отделением и главный прозектор Лечсанупра Кремля, автор научных трудов по морфологии амилоидоза. В 1951 году в связи с делом врачей-«вредителей» Абрикосов и его жена от работы в кремлёвской больнице были отстранены..
  • Сын — лауреат Нобелевской премии в области физики, академик РАН Алексей Алексеевич Абрикосов.

Награды и премии

• Герой Социалистического Труда (17.01.1945)
• три ордена Ленина (7.05.1940; 17.01.1945; 27.10.1953)
• орден Трудового Красного Знамени (10.06.1945)
• медали
• Сталинская премия первой степени (1942) — за научный труд «Частная патологическая анатомия. Ч. II: Сердце и сосуды», опубликованный в конце 1940 года.

Память

• Распоряжение Совмина СССР «Об увековечении памяти академика А. И. Абрикосова»
• Памятник перед зданием 1-го Медицинского института работы А. Г. Постола;
• Абрикосовский переулок в Москве.

Адреса А. И. Абрикосова в Москве

• 1938—1940 доходный дом М. А. Светловой (год постройки 1911, архитектор Э. К. Нирнзее) по адресу: Москва, Ермолаевский переулок, д. 10/7
• 1948—1955 фасадный дом по адресу: Москва, ул. Новослободская, д. 57/65 (мемориальная доска)

Труды

• О первых анатомических изменениях в лёгких при начале лёгочного туберкулёза. — М., 1904.
• Частная патологическая анатомия: 2 изд., вып. 1-2. — М., Л., 1947.
• Основы общей патологической анатомии: 9 изд. — М., 1949.
• Основы частной патологической анатомии: 4 изд. — М., 1950.

Источники

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9323 Абрикосов, Алексей Иванович (патологоанатом)]. Сайт «Герои Страны».

• Струков А. И. Академик Алексей Иванович Абрикосов: Библиография. — М., 1951.
• Давыдовский И. В. Алексей Иванович Абрикосов // Вестник АМН СССР. — 1955. — № 2.

Ссылки

• Григорьян Н. А. [www.ras.ru/nappelbaum/3716c79b-6941-43f2-876f-aac8ce6b169a.aspx?hidetoc=1 Абрикосов Алексей Иванович (18.01.1875 — 09.04.1955)] // Сайт РАН
• [web.archive.org/web/20070927210525/www.tvkultura.ru/theme.html?id=1722&cid=372 25.06.08 Абрикосов Алексей. 80 лет лауреату Нобелевской премии. Наука на телеканале «Культура»]

Отрывок, характеризующий Абрикосов, Алексей Иванович (патологоанатом)

– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.