Абуладзе, Тенгиз Евгеньевич

Тенгиз Абуладзе
груз. თენგიზ აბულაძე
Имя при рождении:	Тенгиз Евгеньевич Абуладзе
Место рождения:	Кутаиси, Грузинская ССР, ЗСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР → Грузия
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, театральный педагог
Карьера:	1956—1988
Награды:

Тенги́з Евге́ньевич Абула́дзе (груз. თენგიზ აბულაძე; 31 января 1924, Кутаиси — 6 марта 1994, Тбилиси) — советский грузинский кинорежиссёр, педагог. Народный артист СССР (1980).

Биография

Молодость и первые фильмы

Тенгиз Абуладзе родился 31 января (по другим источникам - 1 января) 1924 года в Кутаиси.

Окончил железнодорожный техникум, затем Тбилисский театральный институт (1943—1946), где его преподавателями были Г.А. Товстоногов и Д.А. Алексидзе. В 1953 году окончил ВГИК (мастерская С. Юткевича). Во ВГИКе занимался также у С.М. Эйзенштейна, Л.В. Кулешова, А.С. Хохловой, А.П. Довженко. Дипломной работой стал короткометражный документальный фильм о дирижёре Дмитрие Аракишвили.

С 1953 года — режиссёр киностудии «Грузия-фильм».

В 1955 году совместно с Резо Чхеидзе сняли фильм «Лурджа Магданы» по рассказу Екатерины Габашвили. Фильм рассказывает об осле, которого бросил умирать богатый и жестокий владелец и выходили дети бедной вдовы. Для фильма Абуладзе изменил конец рассказа: если в рассказе после того, как богач заявляет претензии на осла, судья выносит справедливое решение в пользу вдовы, то в фильме подкупленный судья присуждает осла богачу. Абуладзе объяснял, что ему было необходимо показать драму, а не святочную историю. В 1956 году фильм был удостоен Специального упоминания на конкурсе короткометражных фильмов Каннского кинофестиваля как «Лучший фильм с вымышленным сюжетом», став первой за долгое время советской картиной, получившей признание на крупном западном кинофестивале>.

Вторая работа режиссёра — бытовая драма «Чужие дети» — была создана в 1958 году под впечатлением от газетного очерка Н. Александровой, опубликованного в «Комсомольской правде», при этом Абуладзе перенёс события в Грузию. Советские критики упрекали фильм в подражании итальянскому неореализму. Современные биографы Абуладзе отмечают влияние неореалистов, а также наследовавших им кинорежиссёров М. Антониони и Ф. Феллини, но одновременно говорят и о собственном поэтическом языке режиссёра. Фильм также был удостоен почётных наград на международных кинофестивалях.

Фильмы начала 1960-х

В 1962 году Абуладзе снял «грустную комедию» «Я, бабушка, Илико и Илларион» — экранизацию одноимённого романа Нодара Думбадзе. Фильм вышел в широкий прокат и принёс режиссёру всесоюзную популярность. Михаил Ромм высоко оценил фильм, отметив одновременное сочетание в картине юмора и философии грузинского народа.

В 1960-х Абуладзе замыслил фильм о грузинском художнике Нико Пиросмани. В главной роли он видел Серго Закариадзе. Режиссёр обращался за санкцией на съёмки фильма в Госкино, но не получил разрешения.

«Мольба» и «Древо желания»

В 1967 году Абуладзе закончил фильм «Мольба» по произведениям Важи Пшавела (поэмы «Алуда Кетелаури» и «Гость и хозяин»). В нём он соединил сюжеты о кровной вражде хевсуров и кистинов, притчу о столкновении Добра (Девы) и Зла, олицетворяемого духом Мацилом, и философские интермедии. Абуладзе считал «Мольбу» своим главным творением, обобщившим на философском уровне и содержание двух последующих фильмов трилогии — «Древа желания» и «Покаяния». «Мольба» почти не демонстрировалась в кинотеатрах в СССР, но в 1973 году получила Гран-при МКФ авторского фильма в Сан-Ремо (Италия).

В фильме «Ожерелье для моей любимой» (1971) по повести Ахмедхана Абу-Бакара режиссёр продолжил поиски новой поэтики, попытавшись соединить эксцентрику народного дагестанского сказа и философскую притчу. В совершенной форме эта поэтика воплотилась в фильме.

С 1974 года Абуладзе преподавал в Тбилисском театральном институте. Он был одним из инициаторов создания в институте кинофакультета, где вёл курс кинорежиссуры. Среди его учеников Темур Баблуани, Н. Джанелидзе. С этого же года он — первый художественный руководитель творческого объединения киностудии «Грузия-фильм».

В 1977 году он закончил работу над фильмом «Древо желания» по мотивам рассказов Георгия Леонидзе. Фильм повествует о судьбе двух влюблённых в грузинской деревне начала XX века, юноши Гедиа и девушки Мариты. Деревенский старейшины хотят выдать Мариту за богача, и когда они застигают влюблённых вместе, то подвергают Мариту поношению, провезя её через деревню на осле и забросав грязью. И Гедиа, и Марита гибнут. Фильм принёс Абуладзе успех и в СССР, и за рубежом, был показан на многих кинофестивалях, где завоевал почётные награды. Иностранные обозреватели отмечали богатую цветовую гамму, мастерское переплетение сюжетных линий и шекспировский пафос истории Гедиа и Мариты.

В 1978 году, возвращаясь из Еревана с показа «Древа желания», Абуладзе попал в автокатастрофу. Его шофёр погиб, а сам Абуладзе получил тяжёлые травмы и несколько месяцев лечился.

«Покаяние»

Самым значительным произведением Абуладзе стал фильм «Покаяние». Фильм был снят в 1984 году, но лёг «на полку». В конце 1986 года, во многом благодаря личным усилиям первого секретаря Союза кинематографистов СССР Элема Климова, состоялся закрытый показ «Покаяния» в Доме кино, в начале следующего года картина вышла в широкий прокат. Демонстрация «Покаяния» стала знаковым явлением кампании по развенчанию культа личности Сталина в период Перестройки.

В центре повествования история вымышленного диктатора Варлама Аравидзе и художника Сандро Баратели. Абуладзе придал Варламу узнаваемые черты А. Гитлера, Б. Муссолини и Л. Берии. После смерти Аравидзе Кетеван, дочь Сандро Баратели, погибшего в застенках, выкапывает тело диктатора и не позволяет похоронить, чтобы напомнить о его злодеяниях.

Абуладзе стремился не только показать ужас тирании и в иносказательной форме рассказать о сталинских репрессиях, но в первую очередь об опасности затишья и застоя, которые сменяют диктатуру. В фильме их олицетворяет фигура Авеля Аравидзе — сына Варлама, который оберегает прошлое. По замыслу режиссёра, чтобы преодолеть свою историю и страх перед прошлым, народ должен пройти через покаяние. Такое покаяние переживает молодой сын Авеля Торнике, который кончает с собой, узнав правду о своём деде.

Фильм также был показан на кинофестивалях в СССР и за рубежом, где завоевал множество почётных наград, в т.ч. и Гран-при Каннского кинофестиваля.

С 1976 года — секретарь правления Союза кинематографистов Грузии.

Абуладзе — член КПСС с 1978 года. Народный депутат СССР (1989—1991).

В последние годы жизни Абуладзе не снимал кино. Он умер 6 марта 1994 года в Тбилиси. Похоронен в Дидубийском пантеоне.

Семья

• Отец — Евгений Моисеевич Абуладзе, врач.
• Мать — Александра Яковлевна Абуладзе, экономист, но занималась домашним хозяйством.
• Жена — Мзия Махвиладзе, актриса
  • Сыновья: Гия (Георгий), архитектор; Каха Абуладзе, архитектор; Иракли Абуладзе, юрист.
  • Внуки: Георгий Абуладзе; Мариам Абуладзе; Тамара Абуладзе.

Характеристика творчества

Работы Абуладзе отличало сочетание общефилософской проблематики и национальных грузинских мотивов (многие его фильмы — экранизация грузинской литературы). За яркость и выразительность образов его картины сравнивались с произведениями Нико Пиросмани и Питера Брейгеля.

Маргарита Кваснецкая отмечает две переходящих черты фильмов Абуладзе. Первая — это женский образ, олицетворяющий абсолютное добро и гибнущий, но при этом одерживающий нравственную победу. Это Марита в «Древе желания», Нино Баратели в «Покаянии» и Дева в «Мольбе». Вторая — образ дороги как символа жизни, пути к познанию. В «Ожерелье для моей любимой» главный герой странствует, в «Лурдже Магданы» дорога неразрывно связана с судьбой ослика, в «Древе желания» Марита держит свой крестный путь по разбитой непогодой дороге. В «Покаянии» почти всё действие проходит в закрытом пространстве, однако в эпилоге героиня Верико Анджапаридзе задаёт знаменитый вопрос «Зачем нужна дорога, если она не ведёт к храму?».

Сочетание интеллектуального пути с интуитивными озарениями, изобразительной культуры с актёрскими открытиями, которые могут быть запечатлены только средствами кино, — основа режиссуры Абуладзе.

Фильмография

Режиссёр

Художественные фильмы

• 1955 — Лурджа Магданы (совм. с Р. Чхеидзе)
• 1958 — Чужие дети
• 1962 — Я, бабушка, Илико и Илларион
• 1967 — Мольба
• 1971 — Ожерелье для моей любимой
• 1977 — Древо желания
• 1984 — Покаяние

Документальные фильмы

• 1953 — Дмитрий Аракишвили (документальный) (совм. с Р. Чхеидзе)
• 1954 — Государственный ансамбль народного танца Грузии (документальный) (совм. с Р. Чхеидзе)
• 1954 — Наш дворец (документальный) (совм. с Р. Чхеидзе)
• 1965 — Сванские и Тушетские зарисовки (документальный)
• 1972 — Музей под открытым небом (документальный телефильм)

Сценарист

Документальные фильмы

• 1953 — Дмитрий Аракишвили (документальный)
• 1954 — Наш дворец (документальный)

Художественные фильмы

• 1958 — Чужие дети (совм. с Р. Джапаридзе)
• 1962 — Я, бабушка, Илико и Илларион (совм. с Н. Думбадзе)
• 1966 — Кто придумал колесо? (совм. с А. Гребневым и Т. Мелиава)
• 1967 — Мольба (совм. с А. Салуквадзе и Р. Квеселава)
• 1971 — Ожерелье для моей любимой (совм. с Т. Мелиава и А. Абу-Бакаром)
• 1977 — Древо желания (совм. с Ревазом Инанишвили)
• 1984 — Покаяние (совм. с Н. Джанелидзе и Р. Квеселава)

Награды и звания

• Заслуженный деятель искусств Грузинской ССР (1961)
• Народный артист Грузинской ССР (1966)
• Заслуженный деятель искусств Дагестанской АССР (1972)
• Народный артист СССР (1980)
• Государственная премия Грузинской ССР им. Шота Руставели (1979)
• Ленинская премия (1988) — за трилогию художественных фильмов «Мольба» (1968), «Древо желания» (1976), «Покаяние» (1984) производства киностудии «Грузия-фильм»
• Орден «Знак Почёта»(1971)
• Орден Трудового Красного Знамени (1976)
• МКФ в Канне (Специальное упоминание на конкурсе короткометражных фильмов как «Лучший фильм с вымышленным сюжетом», фильм «Лурджа Магданы», 1956)
• МКФ в Эдинбурге (Почётный диплом, фильм «Лурджа Магданы», 1956)
• МКФ в Хельсинки (Диплом, фильм «Чужие дети», 1959)
• МКФ в Лондоне (Диплом, фильм «Чужие дети», 1959)
• МКФ в Порретта-Терме (Приз, фильм «Чужие дети», 1960)
• МКФ короткометражных фильмов в Тегеране (Приз, фильм «Чужие дети», 1960)
• МКФ в Братиславе (Диплом I степени, фильм «Я, бабушка, Илико и Илларион», 1964)
• ВКФ в Тбилиси (Диплом и Премия «За вклад в разработку жанра кинокомедии», фильм «Ожерелье для моей любимой», 1972)
• МКФ авторского фильма в Сан-Ремо (Главный приз, фильм «Мольба», 1974)
• ВКФ в Риге (Главная премия, фильм «Древо желания», 1977)
• МКФ в Тегеране (Пластина «Золотой тур» за режиссуру, фильм «Древо желания», 1977)
• МКФ в Карловых Варах (Специальный приз, фильм «Древо желания», 1978)
• Национальная кинопремия Италии «Давид ди Донателло» (За лучший зарубежный фильм года на экранах Италии, фильм «Древо желания», 1979)
• Международный фестиваль романтических фильмов в Кабурге (Франция) (Приз, фильм «Древо желания», 1983)
• ВКФ в Киеве (Приз и Диплом за лучшую кинокомедию, фильм «Ожерелье для моей любимой», 1984)
• ВКФ в Тбилиси (Главный приз, фильм «Покаяние», 1987)
• МКФ в Канне (Гран-при, фильм «Покаяние», 1987)
• МКФ в Канне (Приз Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ), фильм «Покаяние», 1987)
• МКФ в Канне (Приз экуменического (христианского) жюри, фильм «Покаяние», 1987)
• МКФ в Чикаго (Специальный приз, фильм «Покаяние», 1987)
• Премия «Ника» в номинациях: «Лучший игровой фильм», «Лучшая режиссёрская работа», «Лучшая сценарная работа» (совм. с Н. Джанелидзе и Р. Квеселава) (фильм «Покаяние», 1987)
• Приз критики лучшему зарубежному фильму года в Польше (фильм «Покаяние», 1988)

Литература

• Кваснецкая, М. Г. Тенгиз Абуладзе. Путь к «Покаянию». — М.: Культурная революция, 2009. — 200 с. — ISBN 9785250060516.
• Кто есть кто в России и в ближнем зарубежье: Справочник. — М., Издательский дом «Новое время», «Всё для вас», 1993. — ISBN 5-86564-033-X

Ссылки

• Тенгиз Абуладзе (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=russiancinema.ru/names/name4 Тенгиз Абуладзе] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
• [kinoart.ru/archive/2004/11/n11-article18 "Двадцать лет без покаяния": Дискуссия, посвященная 20-летию фильма Тенгиза Абуладзе] // Искусство кино. — 2004. — № 11. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0130-6405&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0130-6405]. [www.webcitation.org/6YH7tu6K4 Архивировано] из первоисточника 4 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Абуладзе, Тенгиз Евгеньевич

– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.