Абу-Симбел
| Абу-Симбел | |
 | |
| Храм Рамзеса | |
| 22°20′13″ с. ш. 31°37′32″ в. д. / 22.33694° с. ш. 31.62556° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=22.33694&mlon=31.62556&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 22°20′13″ с. ш. 31°37′32″ в. д. / 22.33694° с. ш. 31.62556° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=22.33694&mlon=31.62556&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Страна |  Египет |
 Объект всемирного наследия | |
|---|---|
| Памятники Нубии от Абу-Симбел до Филэ | |
| Ссылка | [whc.unesco.org/ru/list/88 № 88] в списке объектов всемирного наследия ([whc.unesco.org/en/list/88 en]) |
| Тип | культурный |
| Критерии | i, iii, vi |
| Включение | 1979 (3-я сессия) |
Абу-Симбел[1] (в другой транскрипции Абу-Симбиль[2] ) — скала на западном берегу Нила, в которой высечены два знаменитых древнеегипетских храма во время правления Рамзеса II (прибл. 1298—1213 до н. э.). Находится в Нубии, в 285 км южнее Асуана, близ современной египетско-суданской границы.
Выдающаяся почти к самой реке скала из мелкозернистого песчаника, высотой в 100 м, названа в иероглифических надписях «священной горой» и, как можно предположить, была укреплена фортификационными сооружениями, и поэтому местность в надписях названа «крепостью Рамзессополисом». Современное название Абу-Симбел произошло от скалы, на которой, в том месте, где река делает к ней изгиб, высечен в барельефе египетский мужчина, в заострённом фартуке которого арабские моряки усматривали подобие хлебной меры; поэтому изображение это названо «Абу-Симбел», отец хлеба (от араб. sinbel — колос), а затем это название присвоено было и всей группе скал с их храмами. В Европе храм стал известен в 1810-е г. по описаниям Иоганна Людвига Буркхардта
Абу-Симбел включён в список Всемирного наследия.[3]
Содержание
Храмы
Один из храмов, большой, был воздвигнут в честь самого фараона Рамзеса II и посвящён богам Амону, Ра-Хорахти и Птаху; другой, малый, — воздвигнут в честь первой жены Рамзеса II, царицы Нефертари, и посвящён богине Хатхор[3].
В первом из них, построенном после победы над хеттами[4] и отличающемся хорошо сохранившимися важными историческими изображениями и надписями, изображён царь, поклоняющийся самому себе, то есть его божественный образ, которому поклоняется царь-человек. Окружённый другими божествами, он выделяется в виде громадной фигуры, обращённой спиной к скале. На восточном фасаде, у входа в храм, высечены в скале четыре колоссальных изображения трёх богов — Амона, Ра-Хорахти и Птаха — и самого царя (всем четырём статуям, однако, придан облик самого Рамзеса II[4]), высотой приблизительно в 20 м. Под гигантскими статуями фараона находятся скульптурные изображения членов его семьи — матери, жены Нефертари и детей. Стены внутренних помещений украшены рельефами с ритуальными и военными сценами (битва при Кадеше и др.)
Храм спроектирован таким образом, что дважды в год — в 6 часов утра 22 октября и 22 февраля — солнечный луч преодолевает коридор длиной 65 м и освещает 4 сидящие статуи богов; по 6 минут солнцем освещены изображения Амона и Ра-Хорахти, 12 минут — фигура Рамзеса II (он в центре). На бога Птаха солнце не падает никогда. Во внутренних помещениях храма — 2 гипостиля, молельни и помещение святилища со статуями Амона, Ра-Хорахти, Птаха (все, как и статуи при входе, с лицами Рамзеса II) и Рамзеса II[4][3].
Перед малым храмом стоят шесть статуй, высеченных горельефом, а именно с каждой стороны по два изображения царя и по одному — царицы; высота статуй около 10 м[3]. На фигуре второго колосса, в южной части храма, высечена греческая надпись, оставленная ионийскими наёмниками, пришедшими сюда при Псамметихе II (595—589 до н. э.), во время преследования отступавших от Элефантины к Эфиопии воинов.
С течением времени, храмы пришли в упадок и в конце концов были засыпаны песком. Уже во время похода Псамметиха II в VI веке до н. э. песок покрывал статуи главного храма до колен. Затем о храме забыли вплоть до 1813 года, когда швейцарский востоковед Иоганн Людвиг Буркхардт нашел верхний фриз главного храма. Буркхардт рассказал о своем открытии с итальянским исследователем и авантюристом Джованни Бельцони, который посетил это место, но не смог откопать вход в храм. Бельцони вернулся в 1817 году, на этот раз успешно проникнув в храмовый комплекс.
Перенос (1964—1968)
После революции 1952 года начались работы по проектированию второй плотины на реке Нил, близ Асуана. Находившимся на берегу Нила храмам угрожало затопление водами образовавшегося водохранилища Насер. Это привело бы к разрушению постройки, сделанной из песчаника. В 1959 году началась кампания по спасению исторического наследия.
По одной из идей, нужно было перенести памятники в более безопасное место, по другой – оставить их на месте. ЮНЕСКО созвало по этому поводу специальную комиссию, в состав которой вошли Генеральный директор ЮНЕСКО, глава совещательного комитета и три эксперта. Они поддержали шведско-египетский проект, в котором планировалось разрезать святыни на крупные части весом до 30 тонн, перенести их в другое место и реконструировать. Благодаря международной поддержке руины храмов удалось спасти путём перемещения на новое место — скалу у старого русла Нила в 180 м от первоначального местоположения храма[4].
Строительство плотины началось в 1960 году. Процесс переноса памятника происходил с 1964 по 1968 год. Храмы были разрезаны на блоки весом до 30 тонн (в среднем 20 тонн), перенесены на новое место и собраны заново. Все работы были осуществлены силами советских специалистов и иностранных инженеров при информационной поддержке ЮНЕСКО (см. также разд. Абу-Симбел в статье Михаловский, Казимеж).
Во время работ по строительству Асуанской плотины, перенос памятника отставал. Потому вокруг старого храма построили защитную стену от реки. Далее работы проводились на 12 метров ниже уровня Нила.
Новое местоположение храмов — в 65 метрах выше и в 200 метрах дальше от реки. Перенос памятников Абу-Симбела и Филе считается одной из крупнейших инженерно-археологических операций в мире.
Про перенос снят подробный документальный фильм.
Напишите отзыв о статье "Абу-Симбел"
Примечания
- ↑ Советский энциклопедический словарь. — 4-е, с изменениями. — Москва: Советская энциклопедия, 1986. — С. 11. — 1600 с. — 2 500 000 экз.
- ↑ Атлас мира (Федеральная служба геодезии и картографии России). — Москва: Роскартография (ФГУП Производственное картосоставительское объединение "Картография"), 2003. — С. 153, 219. — 360 с. — 15 000 экз.
- ↑ 1 2 3 4 Стародуб Т. Х. [bigenc.ru/fine_art/text/661983 Абу-Симбел] // Большая российская энциклопедия / С. Л. Кравец. — М: Большая Российская энциклопедия, 2005. — Т. 1. — С. 48. — 768 с. — 65 000 экз. — ISBN 5-85270-329-X.
- ↑ 1 2 3 4 [megabook.ru/article/Абу-Симбел%20(туризм) Абу-Симбел]. Большая Энциклопедия Кирилла и Мефодия (2009). Проверено 16 декабря 2015.
Ссылки
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Абу-Симбел
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
