Абу-ль-Фадль Аллами
| Абу-ль-Фадль Аллами |
Шейх Абу-ль-Фадль ибн Мубарак Аллами (перс. ابو الفضل; 14 января 1551Агра, совр. Индия — 12 августа 1602, Нарвар, совр. Индия) — визирь Великого Могола Акбара, автор «Акбар-наме», переводчик Библии на фарси. Брат придворного поэта Фейзи Дакани.
Отец Абу-ль-Фадля, шейх Мубарак Нагори (1505—1593), был видным деятелем суфийского братства чиштийа и известным учёным, испытавшим гонения со стороны наследников Шер-шаха и нашедшим убежище при дворе Акбара. Абу-ль-Фадль вместе с отцом участвовал в проводимых падишахом религиозных диспутах и немало способствовал провозглашению политики веротерпимости. Вслед за старшим братом посвящал себя поэзии и филологии, был представлен ко двору в 1574 году в первую очередь как учёный и поэт, уже вскоре возглавил придворную канцелярию. Акбар высоко ценил Абу-ль-Фадля, доверяя ему дипломатические поручения, а затем и такие ответственные государственные должности, как пост главы финансового ведомства и первого советника правителя. Во время войн в Деккане Абу-л Фазл командовал могольскими войсками.
Пользуясь имевшимся в его распоряжении огромным количеством архивных документов, Абу-ль-Фадль смог реализовать грандиозный замысел — «Акбар-наме», биографию монарха с подробным описанием его деяний и владений. Незавершённую поэму с таким названием оставил после себя Фейзи, и Абу-ль-Фадль частично использовал труд старшего брата; непосредственным образцом ему также служила «Бабур-наме», автобиография основателя могольской империи Бабура.
В могольском обществе продвижение к высшим должностям было связано с доблестями, проявленными на поле боя (а Могольская империя вела почти постоянные войны за своё расширение). Абу-ль-Фадль стремился стать фигурой более значительной, чем придворный писатель и собеседник Акбара. Согласно «Акбар-наме», он неоднократно просился на военную службу. В 1581 году Абу-ль-Фадлю было поручено собрать мнения армейских офицеров по поводу предполагавшегося похода в Кабулистан; в 1585 году он был возведён в ранг тысячи зат; в 1586 году убедительно выступил на военном совете; в 1589 году был надзирающим за поварами во время поездки в Кашмир; в 1592 году возведён в ранг двух тысяч, а в 1598 году Акбар пожаловал ему боевого слона, когда Абу-ль-Фадль во главе трёх тысяч солдат был направлен к Мураду сообщить, чтобы тот возвращался в Агру. Однако вскоре после приезда Абу-ль-Фадля Мурад скончался, и ему пришлось возглавить армию. На этом посту он проявил себя так блестяще, что в дальнейшем ему поручалось командование несколькими военными операциями, в которых он добыл победы. Второй человек в государстве, старший сын Акбара Селим с подозрением смотрел на его успехи, тем более, что Абу-ль-Фадль во всех распрях между Акбаром и его сыном принимал сторону первого. Абу-ль-Фадль считал Селима распущенным и ненадёжным, и кронпринц стал всерьёз опасаться, что ближайший советник Акбара, значительно усиливший свои позиции благодаря военным победам, может повлиять на престолонаследие.
Абу-ль-Фадль погиб 12 августа 1602 года, попав в засаду, организованную раджпутским раджой Бир Сингхом Бундела по приказу принца Селима — будущего падишаха Джахангира, которому была отослана голова убитого. Тем не менее, сын Абу-ль-Фадля был в правление Джахангира назначен субадаром Бихара.
Содержание
В культуре
Абу-ль-Фадль (Абу-л Фазл) является одним из персонажей романа «Ангел, стоящий на солнце» Дениса Гербера.
Публикации
- Абу-л Фазл Аллами. Акбар-наме. Т. I—IV, Самара, 2003—2009.
Напишите отзыв о статье "Абу-ль-Фадль Аллами"
Литература
- [referenceworks.brillonline.com/entries/encyclopaedia-of-islam-2/abu-l-fadl-fazl-allami-SIM_0180 Abu ’l-Faḍl (Faẓl) ʿAllāmī] / Hasan, Nurul // Encyclopaedia of Islam. 2 ed. — Leiden : E. J. Brill, 1960—2005.</span> (платн.)
- Б. Гаскойн. Великие моголы. Москва, 2003, стр. 127—135.
Ссылки
-
Акбар-наме: тематические медиафайлы на Викискладе - [www.vostlit.info/Texts/rus15/Allami/Tom_I/vved1.phtml?id=1427 Абу-л Фазл и «Акбар-наме»]. Книга и эпоха
Отрывок, характеризующий Абу-ль-Фадль Аллами
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
