Абу Таммам

Абу Таммам
أبو تمام حبيب بن أوس بن الحارث الطائي
Имя при рождении:	Хаби́б ибн Аус ибн аль-Харис ат-Таи
Место рождения:	Джасим, вблизи Дамаска
Место смерти:	Мосул
Гражданство:	Аббасидский халифат
Род деятельности:	поэт,
Направление:	придворно-панегирическое
Язык произведений:	арабский

Абу Тамма́м Хаби́б ибн Аус ат-Та’и (араб. أبو تمام حبيب بن أوس‎; 788, Джасим — 845, Мосул) — древний арабский стихотворец, крупнейший поэт придворно-панегирического направления. Часто называется князем поэтов. Известен не только своими стихами, но и антологией арабской поэзии «Фусул аш-шуара» и «Хамаса». Известен как Абу Таммам.

Биография

Родился в 807 году в Джасиме близ Дамаска в христианской семье греческого происхождения. Приняв ислам, стал ревностным мусульманином и даже придумал себе бедуинскую родословную. Его отец занимался торговлей вином в Дамаске.

В молодые годы много путешествовал в поисках заработка, побывал в крупнейших городах Сирии, Египта и Ирака. Так, например в Египте он продавал воду около мечети. Образование Таммам получил также в Египте, где изучал арабскую поэзию. Именно в Египте он написал свой первый стих, в котором прославлял местного сборщика податей. Кроме того он сочинял стихи, которые отображали политическое состояние его времени.

В 833 году он отправился в Сирию, где ему помогли попасть во двор халифа и он вскоре стал придворным панегиристом.

Его первые стихи не стали известными, так как халиф не счёл серьёзным то, что сочиняет человек одетый как бедуин. Его первый стих, который он посвятил халифу, дошёл до наших дней. Но первый провал не огорчил поэта и он в последующие годы осуществил путешествие к восточным границам царства и за этот период написал много стихов. В них он восхвалял местных управителей, в том числе управителя Армении и Багдада.

Через некоторое время слава Абу Таммама, как поэта начала расти, когда на престол сел другой халиф. Своё путешествие в Нишапур поэт прервал из-за того, что климат этой местности не подходил ему. Так, поэт оказался в Хамадане, где занялся написанием антологии стихов.

Был назначен начальником почты в Мосуле, что свидетельствовало о чрезвычайном доверии поэту, поскольку через почту переправляли и секретные донесения.

Умер в Мосуле в 846 году.

Поэзия

Первые поэтические опыты Абу Таммама успеха не имели, но впоследствии его поэзия пришлась по вкусу высокопоставленным придворным. Абу Таммам оставил не только значительное количество стихов, но и антологию арабской поэзии, которая служила образцом для последующих поэтических антологий. Наиболее ценной из его антологий, дошедших до нас, считается знаменитая «Книга доблести» («Китаб аль-хамаса»). В ней собраны лучшие стихотворения нескольких сот арабских поэтов о храбрости и доблести бедуинских героев. Одноимённая книга ученика Абу Таммама, аль-Бахтури (820—897 гг.) тоже стала важнейшим источником древнеарабской поэзии для последующих поколений. Игра слов, расширение лексического состава с помощью иногда и искусственно придуманных слов, а также интеллектуальность стала характерной чертой поэзии Абу Таммама. Его поэзия богата на символизм и необычную персонификацию абстрактных идей.

Абу Таммаму были хорошо известны интеллектуальные стандарты его времени. Некоторые из его современников даже упрекали поэта, что он использует поэзию для демонстрации своей учености. Поэт часто включал в свои стихи философские термины заимствованные из древнегреческой философии и необычные выражения. Таким образом, чтение поэзии Абу Таммама требовала от читателя знаний доступных в то время и предназначалась скорее для интеллектуальной элиты, а не для широких масс.

Большая часть стихотворений Абу Таммама составляют панегирики знатным лицам Халифата. В них поэт приписывает восхваляемому лицу традиционные достоинства араба-бедуина: благородство происхождения, храбрость, щедрость и т. д. Абу Таммам значительно обновил арсенал бедуинских образов, из-за чего многие средневековые филологи считали его одним из основоположников «нового стиля».

Современники Абу Таммама особенно ценили его героические стихи за прославление мужества мусульманского войска, в которых он описывал походы против Византийской империи, сражения, осады крепостей и т. д. Афористичность выражений сделала его предшественником философской лирики таких средневековых арабских поэтов, как аль-Мутанабби и аль-Маарри.

Ещё долго после смерти поэта критики отзывались о поэте, как хвалебно, так и против него. Один из шиитских поэтов даже заявлял о плагиате, с помощью которого Абу Таммам писал свои стихи.

Ссылки

• Абу-Темам // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Абу Таммам // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Колодин, Александр [religiocivilis.ru/islam/islama/64-abu-tammam-.html Абу Таммам / Культура веры. Путеводитель сомневающихся]. Проверено 12 февраля 2014.

Отрывок, характеризующий Абу Таммам

– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.