Абхасвара

Абхасвара (санскр. आभास्वर, Ābhāsvara ^IAST, «сияющие небеса») — термин в мифологии индуизма и буддизма.

В буддизме

Мир богов (дэвов) в буддийской абхидхарме, эти боги занимают три местопребывания во второй дхьяне сферы форм.

Медитационное сосредоточение дэвов в мирах Абхасвара соответствует второй дхьяне, это состояние характеризуется восхищением (санскр. प्रीति, prīti ^IAST, «удовольствие, восхищение») и радостью — сукха (санскр. सुख, sukha ^IAST). Эти существа громко восклицают от радости aho sukham! («О радость!»). У этих существ есть тела и они излучают свет вспышками, как молнии. У них одинаковые тела, но разные восприятия.

Местопребывания Абхасвара находятся на границе той части Вселенной, которая подвержена разрушению огнём по завершении Махакальпы, пламя огня не поднимется так высоко, чтобы достичь этой сферы. После того, как мир разрушен огнём, с началом новой вивартакальпы миры снова начинают заселяться существами из миров Абхасвара.

1. Лучезарные боги Абхасвара (Ābhāsvara , Ābhassara , тиб. od.gsal) — мир дэвов «обладающих блеском». Продолжительность жизни в этом мире — 8 великих кальп (по другим источникам: 2 великие кальпы). Как раз восемь махакальп — это период за который Вселенная разрушается водой. Этот мир расположен на высоте 81920 йоджан над Землёй.
2. Боги безграничного сияния (Apramāṇābha ^IAST , Appamāṇābha ^IAST , тиб. tshad.med 'od') — мир дэвов «неограниченного сияния», которое выбирается как фокус медитации. Продолжительность жизни в этом мире — 4 великие кальпы. Этот мир расположен на высоте 40960 йоджан над Землёй.
3. Боги ограниченного сияния (Parīttābha , Parittābha , тиб. od chung) — мир дэвов «ограниченного сияния». Продолжительность жизни в этом мире — 2 великие кальпы. Этот мир расположен на высоте 20480 йоджан над Землёй.

В индуизме

Группа второстепенных божеств в Риг-веде. В эпический период входят в состав Шива-ганы. Точного списка имён не существует; приблизительное количество — 64.

Отрывок, характеризующий Абхасвара

«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»