Абэ, Кобо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кобо Абэ
安部公房
Имя при рождении:

Кимифуса Абэ

Место рождения:

Кита, Токио, Японская империя

Род деятельности:

прозаик, драматург

Годы творчества:

19441993

Направление:

авангард

Премии:

премия Акутагавы,
премия Йомиури, премия Танидзаки,

[lib.ru/INPROZ/KOBO/ Произведения на сайте Lib.ru]

Ко́бо А́бэ (яп. 安部公房 Абэ Ко:бо:), наст. имя — А́бэ Кимифуса; 7 марта 1924, Кита, Токио, Японская империя — 22 января 1993, Токио, Япония) — японский писатель, драматург и сценарист, один из лидеров японского послевоенного авангарда в искусстве. Основная тема творчества — поиск человеком собственной идентичности в современном мире. По романам «Женщина в песках», «Чужое лицо» и «Сожжённая карта» в 1960-х годах режиссёром Хироси Тэсигахарой были сняты кинофильмы.





Жизнь и творчество

Детские годы будущий писатель провёл в Манчжурии, где в 1940 году окончил среднюю ступень школы. После возвращения в Японию, завершив среднее образование в школе Сэйдзё (яп. 成城高等学校), в 1943 году поступил на медицинский факультет Токийского императорского университета. Будучи ещё студентом, в 1947 году женился на художнице Мати Абэ, которая в дальнейшем будет играть важную роль, в частности, в оформлении книг Абэ и декораций к его театральным постановкам. В 1948 году Абэ закончил университет, однако неудовлетворительно сдав государственный квалификационный медицинский экзамен, фактически сознательно лишился возможности стать практикующим врачом.

В 1947 году, основываясь на личном опыте жизни в Манчжурии, Абэ написал поэтический сборник «Анонимные стихи» (яп. 無名詩集), который опубликовал сам, напечатав весь тираж 62-страничной книги на мимеографе. В стихотворениях, где было очевидно сильное влияние на автора поэзии Рильке и философии Хайдеггера, молодой Абэ наряду с выражением отчаяния послевоенной молодёжи обращался к читателям с призывом протеста против реальности.

Тем же 1947 годом датируется написание Абэ его первого сочинения крупной формы, получившего название «Глиняные стены» (яп. 粘土塀). Первым, кто в литературном мире познакомился с этой работой и дал ей высокую оценку, был критик и филолог-германист Рокуро Абэ, преподававший Абэ немецкий язык, когда тот учился ещё в школе высшей ступени Сэдзё в военные годы. Повествование в «Глиняных стенах» строится в виде трёх томов записок молодого японца, который, решительно разорвав все связи с родным городом, уходит странствовать, но в результате попадает в плен к одной из манчжурских банд. Глубоко впечатлённый этим произведением, Рокуро Абэ отправил текст Ютаке Хании, которым недавно был создан малоизвестный на тот момент журнал «Современная литература» (яп. 近代文学). Первый том записок из «Глиняных стен» в феврале следующего года был опубликован в журнале «Индивидуальность» (яп. 個性). Обретя таким образом некоторую известность, Абэ получил приглашение вступить в объединение «Ночь» (яп. 夜の会), которым руководили Ютака Хания, Киётэру Ханада и Таро Окамото. В октябре 1948 года переименованные в «Указатель в конце дороги» (яп. 終りし道の標べに) «Глиняные стены» при поддержке Хания и Ханада были изданы отдельной книгой издательством «Синдзэнбися» (яп. 真善美社). Позднее в своей рецензии на «Стену» Хания, высоко ценивший творчество Абэ, написал, что Абэ, которого в каком-то смысле можно считать последователем Хании, превзошёл его, своего предшественника.

В 1950 году Абэ совместно с Хироси Тэсигахарой и Синъити Сэги создал творческое объединение «Век» (яп. 世紀の会).

В 1951 году в февральском номере журнала «Современная литература» была опубликована повесть «Стена. Преступление S. Кармы» (яп. 壁―S・カルマ氏の犯罪). Это неординарное произведение было отчасти вдохновлено «Алисой в стране чудес» Льюиса Кэрролла, тематически отталкивалось от воспоминаний Абэ о жизни в манчжурской степи, а также демонстрировало влияние на автора его друга, литературного критика и писателя Киётэру Ханада. Повесть «Стена. Преступление S. Кармы» в первом полугодии 1951 года была удостоена премии Акутагавы, разделив первенство с опубликованной в «Литературном мире» «Весенней травой» Тосимицу Исикавой. Во время обсуждения работ членами жюри повесть Абэ подверглась суровой критике Кодзи Уно, однако решающую роль при выборе победителя сыграла полная энтузиазма поддержка кандидатуры Абэ другими членами жюри, Ясунари Кавабатой и Косаку Такии. В мае того же года «Стена. Преступление S. Кармы», переименованная в «Преступление S. Кармы» и дополненная рассказами «Барсук с Вавилонской башни» (яп. バベルの塔の狸) и «Красный кокон» (яп. 赤い繭), вышла отдельным изданием под заголовком «Стена» с предисловием, которое написал Дзюн Исикава.

В 1950-е годы, стоя на позициях литературного авангарда, Абэ вместе с Хироси Нома примкнул к объединению «Народная литература» (яп. 人民文学), в результате чего после слияния «Народной литературы» с «Новой японской литературой» (яп. 新日本文学) в «Общество новой японской литературы» (яп. 新日本文学会) вступил в Коммунистическую партию Японии. Однако в 1961 году после 8-го съезда КПЯ и определённого на нём нового курса партии, скептически восприняв его, Абэ публично выступил с критикой, за которой последовало его исключение из КПЯ.

В 1962 году Тэсигахара снял по сценарию Абэ свой первый художественный фильм «Западня», в основу которого была положена пьеса писателя. Впоследствии Тэсигахара снял ещё три фильма по романам Абэ.

В 1973 году Абэ создал и возглавил собственный театр «Студия Абэ Кобо» (яп. 安部公房スタジオ), что ознаменовало начало периода его плодотворного драматургического творчества. На момент открытия театр Абэ насчитывал 12 человек: Кацутоси Атараси, Хисаси Игава, Куниэ Танака, Тацуя Накадай, Карин Ямагути, Тацуо Ито, Юхэй Ито, Каёко Ониси, Фумико Кума, Масаюки Сато, Дзэнси Маруяма и Дзёдзи Миядзава. Благодаря поддержке Сэйдзи Цуцуми, труппа Абэ смогла обосноваться на Сибуе в носящем теперь название «PARCO» театре «Сэйбу» (яп. 渋谷西武劇場). Кроме того, выступления экспериментального коллектива не раз демонстрировались за рубежом, где получили высокую оценку. Так в 1979 году в США с успехом была исполнена пьеса «Слонёнок умер» (яп. 仔象は死んだ). Несмотря на то, что нетривиальный новаторский подход Абэ вызывал большой резонанс в театральном мире каждой из стран, где гастролировала «Студия Абэ Кобо», оставаясь игнорируемым критиками в самой Японии, в 1980-х годах театр Абэ постепенно прекратил своё существование.

Около 1981 года внимание Абэ привлекло творчество немецкого мыслителя Элиаса Канетти, совпав с присуждением тому Нобелевской премии по литературе. Примерно в то же время по рекомендации своего друга япониста Дональда Кина Абэ познакомился с произведениями колумбийского писателя Габриэля Гарсии Маркеса. Работы Канетти и Маркеса потрясли Абэ так сильно, что в последовавших за этим своих собственных произведениях и выступлениях по телевидению Абэ с большим энтузиазмом стал популяризировать их творчество, способствовав существенному увеличению читательской аудитории этих авторов в Японии.

Поздно ночью 25 декабря 1992 года, после кровоизлияния в мозг, Абэ был госпитализирован. Несмотря на то, что после возвращения из больницы курс лечения был продолжен уже в домашних условиях, начиная с 20 января 1993 года состояние здоровья начало резко ухудшаться, в результате чего рано утром 22 января писатель скоропостижно скончался от остановки сердца в возрасте 68 лет.

Кэндзабуро Оэ, ставя Абэ в один ряд с Кафкой и Фолкнером и считая его одним из крупнейших писателей за всю историю литературы, заявил, что, проживи Абэ дольше, он, а не удостоенный её в 1994 году сам Оэ, непременно получил бы Нобелевскую премию по литературе.

Разные факты из жизни

Абэ был первым японским писателем, который стал сочинять свои произведения, набирая их в аппаратном текстовом процессоре (начиная с 1984 года). Абэ пользовался продуктами фирмы NEC модели «NWP-10N» и «Бунго» (яп. 文豪).

Музыкальные пристрастия Абэ были разносторонними. Являясь большим поклонником группы «Pink Floyd», из академической музыки он больше всего ценил музыку Белы Бартока. Кроме того, Абэ приобрёл синтезатор задолго до того, как он получил массовое распространение в Японии (на тот момент, кроме как у Абэ, синтезатор можно было найти лишь в «Студии электронной музыки» NHK и у композитора Исао Томиты, а если исключить тех, кто использовал синтезатор в профессиональных целях, то Абэ был единственным в стране обладателем этого инструмента). Синтезатор использовался Абэ следующим образом: передаваемые по NHK программы с интервью он записывал и самостоятельно обрабатывал для создания звуковых эффектов, служивших аккомпанементом в театральных постановках «Студии Абэ Кобо».

Абэ также известен своим интересом к фотографии, который выходил далеко за рамки простого увлечения и граничил с манией. Фотография, раскрывая себя через темы слежки и подглядывания, повсеместна и в художественных работах Абэ. Фотоработы Абэ использованы в оформлении изданного «Синтёся» полного собрания сочинений Абэ: их можно увидеть на обратной стороне каждого из томов собрания. Абэ-фотограф отдавал предпочтение фотоаппаратам «Contax», а в числе излюбленных объектов фотосъёмки были мусорные свалки.

Абэ принадлежит патент на простую и удобную цепь противоскольжения («Chainiziee»), которую можно надевать на шины автомобиля без использования домкрата. Изобретение было продемонстрировано им на 10-й международной выставке изобретателей, где Абэ был награждён серебряной медалью.

Основные даты жизни

  • 1948 — Издан первый роман «Указатель в конце дороги».
  • 1950 — За рассказ «Красный кокон» был удостоен премии для авторов послевоенной литературы.
  • 1951 — Награждён премией Акутагавы за повесть «Стена. Преступление S. Кармы».
  • 1958 — Награждён присуждаемой авторам драматургических произведений премией Кисида за пьесу «Привидение - здесь» (яп. 幽霊はここにいる).
  • 1963 — Был удостоен премии Йомиури за роман «Женщина в песках».
  • 1967 — Пьеса «Друзья» награждена премией Танидзаки
  • 1968 — Роман «Женщина в песках» был награждён во Франции премией, присуждаемой автору-иностранцу за выдающееся художественное произведение.
  • 1973 — Создал и возглавил театр «Студия Абэ Кобо».
  • 1974 — Был удостоен премии Йомиури за пьесу «Зелёный чулок» (яп. 緑色のストッキング).
  • 1975 — 13 мая получил учёную степень почётного доктора наук от Колумбийского университета (США).
  • 1977 — Стал почётным членом Американской академии искусств и наук.
  • 1986 — Получил серебряную медаль за изобретение цепи противоскольжения на 10-й международной выставке изобретателей.
  • 1992 — Поздней ночью 25 декабря во время работы над очередным сочинением потерял сознание от кровоизлияния в мозг и был госпитализирован.
  • 1993 — 22 января в возрасте 68 лет скоропостижно скончался в результате остановки сердца.

Основные сочинения

В Викицитатнике есть страница по теме
Абэ, Кобо

Издания на русском языке

  • Абэ К. Четвертый ледниковый период. — М.: Молодая гвардия, 1965. — 240 с., 215 000 экз. (Б-ка современной фантастики. Т. 2).
  • Абэ К. Женщина в песках. Чужое лицо. — М., Художественная литература, 1969. — 366 с.. 50 000 экз. (Заруб. роман ХХ века)
  • Абэ К. Пьесы: Пер. с яп. Послесл. В. Гривнина. — М.: Искусство, 1975. — 288 с., 25 000 экз.
  • Абэ К. Чужое лицо. Сожженная карта. Человек-ящик. — М.: Радуга, 1982. — 432 с., 100 000 экз.
  • Абэ К. Тайное свидание. — М.: Известия, 1985. - 218 с., 50 000 экз.
  • Абэ К. Женщина в песках. Повести. — М., Наука, 1987. — 492 с., 75 000 экз.
  • Абэ К. Избранное: Пер. с яп. В. Гривнина / Вступ. ст. Н.Т. Федоренко. — М.: Правда, 1988. — 560 с., 500 000 экз.
  • Абэ К. Женщина в песках. Чужое лицо. — М., Художественная литература, 1988. — 352 с., 200 000 экз. (Б-ка японской литературы)
  • Абэ К. Женщина в песках. Чужое лицо. — Казань, 1989. - 320 с., 200 000 экз.
  • Абэ К. Женщина в песках. — М., ИПЦ МПИ, 1991. - 128 с., 100 000 экз.
  • Абэ К. Сожжённая карта: Роман / Пер. с яп. В. Гривнина. - СПб.: Азбука, 2001. - 288 с. ISBN 5-267-00561-4

Напишите отзыв о статье "Абэ, Кобо"

Ссылки

  • [fantlab.ru/autor2163 Полная библиография Кобо Абэ] на сайте «Лаборатория Фантастики»
  • [www.horagai.com/www/abe/ Кобо Абэ на сайте проекта «Хорагай»] (яп.) (англ.) Основной интернет-ресурс, посвященный Кобо Абэ
  • [www.themodernword.com/scriptorium/abe.html Scriptorium — Kobo Abé] (англ.) Биография и подробный анализ творчества.
  • [www.koboabe.net.ru/ Кобо Абэ на русском] на koboabe.net.ru: электронные версии текстов произведений и предисловий к русскоязычным изданиям сочинений Абэ.
  • [www.lib.ru/INPROZ/KOBO/ Абэ, Кобо] в библиотеке Максима Мошкова

Отрывок, характеризующий Абэ, Кобо

Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.