Авалиани, Теймураз Георгиевич

Теймураз Авалиани
Дата рождения:	18 сентября 1932(1932-09-18) (91 год)
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Отец:	Авалиани Георгий Михайлович
Мать:	Серкова Ольга Васильевна (1904-1942)
Супруга:	Авалиани Августа Федоровна (1930)
Дети:	сын Андрей (1956) и дочь Ольга (1958)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Теймура́з Гео́ргиевич Авалиа́ни (груз. თეიმურაზ გიორგის-ძე ავალიანი; р. 18 сентября 1932 года, г. Ленинград) — советский и российский политический деятель.

Биография

Родился 18 сентября 1932 года в Ленинграде в семье рабочего.

Образование

Окончил в 1948 году ремесленное училище в городе Щербаков Ярославской области, затем — Всесоюзный заочный финансово-экономический институт.

С августа 1956 года — в Кузбассе, 17 лет проработал на шахте им. Вахрушева: работал подземным электрослесарем, проходчиком, заместителем начальника шахты. В 1973—84 гг. — генеральный директор производственного объединения «Кузбассобувь». В 1984 г. — главный горняк Всесоюзного производственного объединения «Облкемеровоуголь». В 1984—90 гг. — заместитель директора дирекции по капитальному строительству производственного объединения «Киселёвскуголь». В 1990—91 гг. — первый секретарь Киселёвского горкома КПСС.

Политическая деятельность

В апреле 1989 года избрался народным депутатом СССР от Беловского территориального избирательного округа № 193 Кеме­ровской области. Входил в Межрегиональную депутатскую группу, затем — в депутатскую группу «Союз».
В июле 1989 года — председатель забастовочного комитета Кузбасса, с 1 августа 1989 года по 26 января 1990 года — председатель Совета рабочих комитетов Кузбасса. Ушёл с должности председателя в связи с разногласиями в Совете.

14 марта 1990 года на III (внеочередном) Съезде народных депутатов СССР призвал депутатов голосовать против избрания М. С. Горбачёва Президентом СССР и резко осудил его политику. 31 марта 1990 года был избран первым секретарём Киселёвского горкома КПСС. На 28 съезде КПСС в 1990 году выдвигался на пост Генерального секретаря, собрал 501 голос.

С 1990 по 1991 годы — член ЦК КП РСФСР. В 1991 году был доверенным лицом кандидата в президенты Вадима Бакатина. В феврале 1992 года был членом Оргкомитета по подготовке и проведению Чрезвычайного Съезда народных депутатов СССР.
Входил в Оргкомитет ЦК КПСС, избран членом Совета и Политисполкома Союза Коммунистических партий — КПСС.

В конце 1991 года был избран членом ЦК Российской коммунистической рабочей партии. В 1993 году вместе с подавляющим большинством Кемеровской областной парторганизации перешёл из РКРП в воссозданную КПРФ. Первый секретарь Кемеровского областного комитета КПРФ, член ЦК КПРФ. В марте 1993 года был избран членом Совета Союза Коммунистических партий — КПСС, был членом Политисполкома Совета СКП-КПСС. В 1992 году входил в Оргкомитет по подготовке и проведению VI Чрезвычайного Съезда народных депутатов СССР, на съезде был избран членом Постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР.

После разгона Верховного Совета РФ в 1993 году работал помощником депутата Государственной Думы РФ первого созыва. В 1995 году избран в Государственную Думу РФ второго созыва по 89-му Ленинс-Кузнецкому одномандатному округу(набрав 20,43 % голосов), являлся членом депутатской группы «Народовластие», председателем подкомитета по экономическому сотрудничеству с государствами-участниками СНГ, Комитета Государственной Думы по делам СНГ и связям с соотечественниками.
В декабре 1996 г. выступил на пленуме КПРФ с резкой критикой Геннадия Зюганова.

В 1997 году заявлял о намерении принять участие в выборах губернатора Кемеровской области, однако затем в них не участвовал.

Являлся руководителем Кемеровского областного комитета КПРФ. В 1998 году был исключён из рядов КПРФ после V съезда за раскольническую деятельность. Восстановлен и в феврале 1999 года вновь избран первым секретарем Кемеровского обкома КПРФ. Спустя менее чем 2 года снова исключён из партии.
Возглавлял оппозицию кемеровскому губернатору А. Г. Тулеева.
В 2000 году баллотировался в Госдуму во второй раз от 210-го округа (Санкт-Петербург). В ноябре 2000 г. вместе с О. Шениным выдвинул на рассмотрение Госдумы так называемый «профсоюзный вариант» КЗоТа.

Политическая позиция

Из письма членам политбюро ЦК КПСС в «Общей газете» в мае 1989 г.

«Промедление ещё на пять лет с пересмотром методов руководства советским обществом может дорого обойтись. Нельзя допустить, чтобы съезд опять вылился в театрализованный спектакль. Вы слишком долго думаете, прежде чем что-то сказать, а тем более сделать. Если в стране случится критическая ситуация, вы не сможете адекватно отреагировать»

Примечания

Семья

Женат, имеет сына и дочь.

Ссылки

• [www.niiss.ru/d_avaliani.shtml Авалиани Теймураз Георгиевич]
• [lib.rin.ru/doc/i/155652p.html Авалиани Теймураз Георгиевич]
• [www.youtube.com/watch?v=mOdXIg-f2rg Выступление Теймураза Георгиевича на канале КПСС на YouTube]

Отрывок, характеризующий Авалиани, Теймураз Георгиевич

Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.