Аварис

Город и столица Древнего Египта
Аварис Hut-waret, греч. Αὔαρις
Страна	Египет
Координаты	30°47′15″ с. ш. 31°49′17″ в. д.30.787419° с. ш. 31.821367° в. д. / 30.787419; 31.821367 (Avaris (Hatwaret, Rowaty, Tell ed-Dab'a))
Дата основания	XX в. до н. э. при царе XII династии Аменемхете I
Основные даты: XII-XIII вв. до н.э. — заселение азиатами, торговый порт XV вв. до н.э. — при гиксосах столица и крепость 1530 г. до н.э. — после изгнания гиксосов - царская резиденция после 1279 г. до н.э. — столица переносится в Пер-Рамсес
Статус	археологический памятник

Ава́рис (егип. ḥw.t wr.t Hut-waret, греч. Αὔαρις) — столица Древнего Египта при гиксосах, расположен на востоке дельты Нила, на правом берегу его Пелусийского рукава. Сейчас на территории Авариса находятся современные местности Телль эль-Даба (юг), Эзбет-Рушди (север) и Эзбет-Хелми (запад).

История

Аварис в иероглифах

Первое поселение на месте Авариса было основано в XX в. до н. э. при царе XII династии Аменемхете I. В результате постепенного заселения этой области в конце XII и во время XIII династии азиатскими племенами, поселение расширилось, став значительным многонациональным городом — центром морской и сухопутной торговли. В восточной части города находились храмы и кладбища, свидетельствующие о заимствовании пришельцами египетских традиций. XV гиксосская династия сделала Аварис своей столицей. По словам Манефона: «Найдя в номе Сетроите чрезвычайно удобно расположенный город, находящийся на востоке от реки Бубастиса, именуемый по какому-то древнему религиозному преданию, Аварис, он [первый царь гиксосов] отстроил его и очень хорошо укрепил стенами» (Иосиф Флавий «Против Апиона» I. 14). Манефон сообщает, что при гиксосах население Авариса составляло, по меньшей мере, 240 000 человек.

Во время правления гиксосов город продолжал расширяться и недостаток места привёл к вторжению жилой застройки на территорию погребений, в результате чего погребения стали примыкать к жилым домам и даже оказались внутри жилых зданий. Тогда же в западной части города возводится укреплённая цитадель.

Яхмос I

Одержав победу в ряде битв на суше и на Ниле, Яхмос I подступил к столице гиксосов Аварису и осадил её. Осада Авариса, продолжавшаяся несколько лет, была прервана восстанием в Верхнем Египте, и город был захвачен лишь на 11 году правления Яхмоса (ок. 1542 г. до н. э).

После изгнания гиксосов цитадель перестраивается, превращаясь из крепости в дворцовую царскую резиденцию. В украшении стен дворца принимают участие минойские художники. Территория дворца была населена во время правления Аменхотепа III, и, по-видимому, Рамсеса II.

Около 1278 г. до н. э. Рамсес II к северу от Авариса возводит новый дворец Пер-Рамсес (букв. «дом Рамсеса»). Столица Египта переносится туда, а Аварис становится её портом.

Религия

В городе был главный в Египте храм бога Сета.

В библеистике есть устоявшееся представление, что именно строительство новой столицы Пер-Рамсес с использованием на стройке евреев (гиксосов) как рабов, вызвало Исход евреев из Египта под предводительством Моисея.

Связь с минойской цивилизацией

Кроме как Санторине, Крите и Аварисе, только в двух местах сохранились настенные росписи в минойском стиле: Тель-Кабри в Израиле и Алалах в Сирии. По мнению археологов, возможно, в Аварисе находилось минойское посольство, и здание с фреской нужно было для их ритуальной жизни в Египте.

Исследования

Проблема местоположения Авариса долгое время оставалась нерешённой. В частности, Пьер Монте ошибочно отождествлял Аварис, Пер-Рамсес и Танис. После того, как в 1966 г. австрийская экспедиция под руководством Манфреда Битака начала свои раскопки в Аварисе, вопрос о местонахождении Авариса и Пер-Рамсеса был окончательно решен.

Общая площадь археологического участка около 2 кв. км. За время раскопок в городе были открыты остатки дворца и храма XII—XIII династии, гиксосского дворца в Эзбет-Хелми, а также храма Сета XIX династии. При раскопках кладбища обнаружены три типа погребений: в простых ямах; в ямах, перекрытых сводами из саманного кирпича; детские погребения в больших сосудах. В одном из погребений был найден хорошо сохранившийся медный кинжал. В 1988 г. нашли незавершенную голову колоссальной статуи азиатского сановника, находившегося на службе у египтян.

В 1991 г. в Эзбет-Хелми было сделано самое значительное открытие: среди обломков на месте дворцового сада было найдено множество фрагментов минойской стенной росписи, или росписи, восходящей к минойскому стилю. На фрагментах изображены юноши, скачущие на спине быка.

В 2010 г. австрийские археологи уточнили границы расположения Авариса и построили радиолокационное изображение местности, с помощью локатора были обнаружены новые улицы и дома.

Литература

• Bietak M. Tell el-Dab’a II. Der Fundort im Rahmen einer archäologisch-geographischen Untersuchung über das ägyptische Ostdelta. Wien, 1975.
• Bietak M., Marinatos N. The Minoan Wall Paintings from Avaris // Ägypten und Levant, 5. Wien, 1995. S. 49-62.
• Bietak M. Avaris, the Capital of the Hyksos. Recent Excavations at Tell el-Dabca, London, 1996.
• Bietak M. The Center of Hyksos Rule: Avaris (Tell el-Dab’a) // The Hyksos: New Historical and Archaeological Perspectives. Philadelphia, 1997. P. 87-139.

Отрывок, характеризующий Аварис

Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.