Ава-одори
| Ава-одори | |
|---|---|
 </td>
| |
| Ава-одори в Токусиме, 2008 год | |
| Тип | мацури |
| Установлен | период Камакура |
| в период с | 12 августа |
| по | 15 августа |
| Связан с | фестиваль Обон |
Ава-одори (яп. 阿波踊り, танец [страны] Ава) — один из традиционных японских танцев на праздник Обон, возникший изначально на территории префектуры Токусиме (Сикоку). Фестиваль Ава-одори в городе Токусиме — крупнейший танцевальный фестиваль в стране, ежегодно его посещает более 1,3 миллиона человек[1].
На Ава-одори по улицам проходят группы танцоров и музыкантов, известные под названием «рэн» (яп. 連). Им аккомпанируют музыканты, играющие на тайко, цудзуми, сямисэнах, синобуэ и колоколах «канэ» (яп. 鉦). Выступающие одеты в традиционные костюмы для обона и распевают песни на всём своём пути.
Ава — это старое название Токусимы, а слово «одори» означает разновидность японского танца.
Содержание
История
Самые ранние истоки Ава-одори находятся в буддийских религиозных танцах периода Камакура Нэмбуцу-одори[ja] и Фурю-одори (яп. 風流踊り фу:рю:одори)[2][3]. Постепенно танцы влились в празднование Обона, однако называть их «Ава-одори» стали лишь в XX веке, хотя танцы на Обон были знамениты в Токусиме уже в XVI веке — первое изображение Ава-одори принадлежит кисти Судзуки Фуё[ja], жившего в 1752—1816 годах[4].
Народная версия происхождения связывает появление Ава-одори с шумными танцами дзомэки (яп. ぞめき), которые проводили близ замка Токусимы с самого момента его основания — после завершения строительства Хатисука Иэмаса[ja] устроил пышное празднование, сопровождавшееся танцами[4]. Эта версия нашла отклик в словах песни Ава-ёсиконо (яп. 阿波よしこの), местной версии песни Ёсиконо-буси (яп. 良子の武士), посвящённой Хатисуке Иэмасе и благодарящей его за то, что он дал людям Ава-одори[5]. Однако, согласно историку Миёси Сёитиро, она впервые была напечатана в газете Майнити симбун в 1908 году и не имеет под собой твёрдых доказательств[6]; неизвестно, когда были написаны слова песни — до или после выхода статьи.
|
|
|
|
|
Некоторые доказательства существования Ава-одори можно получить из указов, выпущенных администрацией Токусима-хана[en]. Указ 1671 года[7]:
1. Бон-одори можно праздновать (танцевать) лишь три дня.
2. Самураям запрещено посещать публичные празднования. Они могут танцевать на личных участках с закрытыми воротами. Запрещены споры и недостойное поведение.
3. Танцы на бон-одори запрещены на территории всех храмов.
Этот закон свидетельствует о том, что в XVII веке Ава-одори был известным и большим праздником, который шёл больше трёх дней и уже угрожал нормальному функционированию городской жизни. Самураи стали тоже участвовать в празднестве вместе с крестьянами и торговцами, пятная себя скандалами и неподобающим поведением. В 1674 году было утверждено, что «исполнителям и зрителям запрещено иметь при себе мечи (деревянные или другие), кинжалы и шесты». В 1685 году было запрещено танцевать после полуночи и носить закрывающие голову или лицо одежды[8], что предполагает наличие в прошлом серьёзных проблем с соблюдением общественного порядка.
В период Мэйдзи фестиваль почти вымер, так как из-за импорта дешёвых синтетических красителей знаменитый ранее токусимский индиго упал в цене, а его производители финансировали Ава-одори[9]. Возрождение фестиваля произошло в начале периода Сёва (1930-е), когда местные власти переназвали танцы в «Ава-одори» и начали их продвигать в качестве основной туристической достопримечательности региона.
Ава-ёсиконо
Песня, которую поют на Ава-одори, называется «Ава-ёсиконо», это местная версия популярной песни периода Эдо «Ёсиконо-буси». Некоторые строки поют, другие читают нараспев. Мелодия происходит из города Кумамото на Кюсю, но токусимская версия пришла из префектуры Ибараки, откуда она распространилась в Нагою и Кансай[10]. В словах первого куплета поющие благодарят «господина Хитисуку»:
| Японский язык | Чтение | Перевод |
|---|---|---|
ハアラ エライヤッチャ エライヤッチャ |
ха:ра эраияття эраияття |
Ха:ра эраияття эраияття |
Песню обычно исполняют в те моменты парада, когда танцоры останавливают парад и исполняют танец на месте, к примеру, на перекрёстке или перед зрителями на платных трибунах. Не во всех группах есть певцы, но танцоры и музыканты часто спонтанно начинают декламировать фрагмент предпоследнего куплета: «На танцующих глупцов смотрят глупцы; так как все они глупцы, давайте танцевать!» Кроме того, они периодически оглашают окрестности бессмысленными рифмовками вроде «яттоса-яттоса», «хаяття-яття», «эраи яття, эраи яття», «ёи, ёи, ёи».
Танец
Днём исполняют спокойный танец «Нагаси», а вечером — бурный «дзомэки». Зрители часто присоединяются к танцу.
Женщины и мужчины танцуют по-разному. Мужчины выбрасывают правую ногу и руку вперёд, касаются носком земли, а затем шагают правой ногой накрест. Действие повторяют левой рукой и левой ногой. В процессе руки описывают треугольники. Мужчины танцуют согнувшись, вскинув руки выше плеч. Последовательность танца для женщин та же, однако из-за тесного кимоно они не могут ни согнуться, ни делать больших шагов. Женщины чаще всего танцуют скученно, обутые в гэта (мужчины носят дзори). Дети и подростки обычно танцуют мужской вариант танца, а в последние годы молодые женщины тоже стали предпочитать этот вариант.
Мужчины одеты в куртки хантэн (яп. 袢纏), за что один из их танцев зовут «хантэн-одори», и в юкаты. Женщины носят юкаты с нижними юбками, особыми нарукавниками, повязанные оби узлом «тайко-мусуби», и соломенные шляпы «амигаса» (яп. 網笠). Мужчины часто прыгают, а также используют круглые веера[ja] и тэнугуи.
Ава-одори за пределами Токусимы
В токийском районе Коэндзи с 1956 года силами мигрантов из Токусимы проводится свой фестиваль Ава-одори, это второй по величине ава-одори в Японии: в среднем там выступает 188 групп танцоров общим числом 12 000, он привлекает 1,2 миллиона зрителей[11]. Кроме того, ава-одори проходит в токийском квартале Кагурадзака. Так же в течении праздника Обон фестивали Ава-одори проводятся в нескольких десятках других мест Японии.
Кино
Действие молодёжного фильма 2007 года Ава-дэнс[ja] происходит на Ава-одори.
Напишите отзыв о статье "Ава-одори"
Примечания
- ↑ [web-japan.org/atlas/festivals/fes19.html Japan Atlas: Awa Dance]
- ↑ [www.bonodori.net/zenkoku/awa/awa_rekishi.html 阿波踊り（徳島県徳島市）]
- ↑ Miyoshi Shoichiro (2001) Tokushima Hanshi Tokuhon
- ↑ 1 2 [www.awabank.co.jp/area/1796_1141.html 1 徳島城下における盆踊りの発生]
- ↑ [www.jnto.go.jp/eng/indepth/history/traditionalevents/a46_fes_awa.html Awa odori]
- ↑ Miyoshi Shoichiro (2001:35) Tokushima Hanshi Tokuhon
- ↑ Miyoshi 2001: 37
- ↑ Wisneiwski, Mark (2003:2) ‘The Awa Odori Trilogy’ in Awa Life
- ↑ Wisneiwski, Mark (2003) ‘The Awa Odori Trilogy’ in Awa Life.
- ↑ Wisniewski, Mark (2003:3) ‘The Awa Odori Trilogy’ in Awa Life
- ↑ [www.koenji-awaodori.com/en/more/ Сайт Ава-одори в Коэндзи]
Литература
- Miyoshi, Shoichiro (2001) Tokushima Hanshi Tokuhon
- Wisniewski, Mark (2003) «The Awa Odori Trilogy» in Awa Life, published by TOPIA (Tokushima Prefecture International Association)
- de Moraes, Wenceslau (1916) «Tokushima no bon odori».
Ссылки
Официальные сайты
- [www.jnto.go.jp/eng/indepth/history/traditionalevents/a46_fes_awa.html Ава-одори: Японская национальная туристическая организация]
- [www.pref.tokushima.jp/awastyles/awaodori.html Ава-одори на сайте префектуры Токусима]
Прочее
- [www.koenji-awaodori.com Ава-одори в Коэндзи] (англ.)
- [www.awaodori.net/ Домашняя страница фестиваля] (яп.)
- [web-japan.org/atlas/festivals/fes19.html Ава-одори на web-japan.org] (англ.)
- [www.pilotguides.com/destination_guide/asia/japan/awa_odori.php Танец глупцов на www.pilotguides.com] (англ.)
- [www11.plala.or.jp/hiroba/publications/dyeing_dance/pics/pdfs/E_Body.pdf Dyeing to Dance: перевод на английский язык Мака Вишневски] (англ.)
- [www.awaodori.net/mainichi/index.asp Видео с Ава-одори] (англ.)
Отрывок, характеризующий Ава-одори
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
