Августенбургский дом

Августенбургский дом (полное название — Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Августенбургский дом) — угасшая в 1931 году ветвь Ольденбургского владетельного дома. С 1764 года Августенбурги — вторая по старшинству линия этого дома после королей Дании.

Несмотря на старшинство по сравнению с Глюксбургской и Готторпской линиями, Августенбурги так и не унаследовали короны, хотя несколько раз были близки к этому. Так, в 1810 г. шведский король Карл XIII, не имея наследников мужского пола, выбрал следующим королём и усыновил принца Карла Августа Августенбургского, однако через несколько месяцев после прибытия в Стокгольм престолонаследник умер.

В 1863 году после смерти бездетного датского короля Фредерика VII по неоднозначному закону престолонаследия корона была передана его двоюродной сестре Луизе Гессен-Кассельской и её супругу, принцу Глюксбургской линии, который был коронован под именем Христиана IX. Таким образом были проигнорированы права на датский престол герцога Августенбургского, который после поражения в борьбе за независимость Шлезвига уехал жить в Пруссию.

Поскольку в Шлезвиг-Гольштейне, состоявшем с Данией в личной унии, действовало салическое престолонаследие, герцог Августенбургский предъявил свои права на наследование, провозгласив себя герцогом Шлезвиг-Гольштейнским под именем Фридриха VIII. Результатом этого конфликта стала вторая война за Шлезвиг.

Происхождение

Граф Христиан VIII Ольденбургский по прекращении королевской династии Скьёльдунгов в 1448 году был избран датчанами королём под именем Кристиана I, а в 1460 году, после смерти своего дяди (по матери) Адольфа VIII, герцога Гольштинского, которому он был обязан главным образом своим избранием в короли Дании, был избран и шлезвиг-гольштинскими чинами после того, как обещался не соединять этих герцогств с Данией.

• Второй сын его, герцог Фридрих Гольштинский, по смещении своего племянника Кристиана II опять был избран датчанами в короли. Из сыновей его, поделивших между собою герцогства Гольштейн и Шлезвиг:
  • король Кристиан III стал родоначальником Глюккштадтской линии,
  • Адольф — Готторпской.

Сын и наследник Кристиана III — Фредерик II — опять произвёл раздел в 1564 году со своим братом Иоанном Младшим, и глюккштадтская линия в свою очередь распалась на главную — королевскую и на боковую — Гольштейн-Зондербургскую линию.

Первая с 1863 года, именно со смерти короля Фредерика VII, не имела мужских представителей.

Что же касается Зондербургской линии, то она, лишённая своих суверенных прав, распалась в 1622 году по смерти своего родоначальника на ветви:

• Зондербургская,
• Норбургская,
  • Глюксбургская,
• Плёнская,

из которых до новейшего времени дожила только первая.

Глава этой новейшей Зондербугской линии, герцог Александр (ум. 1627), второй сын Иоанна Младшего, оставил 5 сыновей, образовавших новые боковые ветви, из которых к концу XIX века существовали лишь две:

• Зондербург-Августенбургская (основанная Эрнестом Гюнтером, 1609—1689)
• Зондербург-Бекк, или, как она называется с 1825 года, Зондербург-Глюксбургская (родоначальник — Август-Филипп (1612—1675)).

Старшая, или Августенбургская, линия была продолжаема младшим сыном своего основателя, Фридрихом-Вильгельмом (1668—1714).

• Сын последнего, Христиан-Август (1696—1754), по окончании Северной войны и по соединении готторпской части Шлезвига с королевской принёс в 1721 году, подобно другим принцам Глюккштадтского дома, пресловутую присягу «сообразно королевскому закону».
  • Его преемник, Фридрих Христиан Старший (1721—1794), строитель Августенбургского замка, оставил много сыновей, из которых третий с согласия ригсдага был усыновлён бездетным Карлом XIII в качестве шведского кронпринца в 1810 году, но спустя несколько месяцев умер.

В 1764 г. с угасанием старшей линии Зондербургского дома Августенбурги унаследовали фамильный замок Зондербург, но, вместо того, чтобы переехать в более вместительное поместье, остались проживать в Августенбурге. Несмотря на юридические тонкости, в Европе был признан за ними суверенный статус, хотя их регулярные браки с датскими аристократками (в том числе внебрачным потомством Христиана V) сложно назвать равными.

Дети Фридриха Христиана Старшего

• Старший сын, Фридрих-Христиан Младший, родился в 1765 году, наследовал своему отцу, в 1786 году стал министром, а благодаря своему браку с принцессой Луизой Августой Датской — зятем короля Фридриха VI, но скоро разошёлся с ним, так как король, ревниво опасавшийся возвышений боковой линии, помешал его признанию шведским кронпринцем по смерти брата. Он умер в 1814 году, обязав в своём завещании своих потомков ни под каким видом не отказываться от своих прав на Шлезвиг-Гольштейн.
• Второй сын его, Фридрих-Карл-Эмиль (1767—1841), разошёлся с герцогской фамилией вследствие своего брака с Софией фон Шеель и до самой смерти жил в Лейпциге.

Дети Фридриха Христиана Младшего

• Из остальных детей герцога Фридриха-Христиана Младшего его дочь Каролина-Амалия (1796—188) благодаря своему браку с Христианом VIII (1786—1848) стала королевой Дании.
• Её второй брат, принц Фридрих-Эмиль-Август (1800—1865), был назначен Христианом VIII штатгальтером Шлезвиг-Гольштинии и получил ещё некоторые другие почётные посты, но поссорился с своим королевским шурином, когда тот издал своё «Открытое письмо 8 июля 1846 года», и примкнул к движению 1848 года, вследствие чего он по восстановлении власти Дании в герцогствах в 1851 году был изгнан из страны. В 1864 г. при вступлении в морганатический брак с американкой Мэри Эстер Ли отказался от прав на наследование, после чего австрийский император патентом от 6 октября 1864 года наименовал его князем Ноэр; он умер в Бейруте. Сын его, принц Фридрих (1830—1881), получил от короля прусского для себя и для своего потомства титул графа Ноэра.
• Старший же сын и наследник Фридриха Младшего, герцог Кристиан Август, защищая претензии Августенбургского дома, во время Шлезвигского кризиса решительно вступился за права герцогств, но был принуждён передаточным актом 30 декабря 1852 года уступить свои земли датской короне и с тех же пор, высланный из страны, жил с своим семейством в замке Примкенау в Силезии.

Шлезвиг-Гольштейнский вопрос

Хотя герцог Кристиан-Август при этой передаче и отказался от всяких дальнейших притязаний не только за себя, но и за все своё семейство (чего он, собственно, по частному праву государей не мог сделать и против чего тотчас же протестовал его младший брат) тем не менее, по смерти бездетного короля датского Фридриха VII (1863) он взял назад свой отказ в пользу своего старшего сына, герцога Фридриха, который, ссылаясь на господствующее в герцогствах право наследования, в качестве старшего из мужского потомства и объявил свои притязания на Шлезвиг-Гольштейн.

Действительно, со времени отречения своего отца он был старшим представителем Августенбургской линии, а так как главная Глюкштадтская линия не имела мужских представителей и потому не могла идти в счёт, то первая, как старшая, имела несомненный перевес над Глюксбургской. Между тем своевластно изданный Фридрихом III Датским «Королевский закон Дании» 14 ноября 1665 года постановляет, что за отсутствием мужского потомства правление должно перейти к ближайшей родственнице последнего государя по мужскому колену или к её линии, в данном случае — к семейству принцессы Шарлотты (1789—1864), дочери умершего в 1805 года наследного принца Фридриха Датского и сестры короля Христиана VIII.

С устранением этих женских родственников от престолонаследия в герцогствах последние должны были бы быть отделены от датской короны. Вот почему притязаниям августенбургцев воспротивились не только представители королевской линии, но и Англии и России. Причина ясна: дело в том, что, став самостоятельной, Шлезвиг-Гольштейн выпал бы из датской сферы влияния и влился бы в Германскую империю. Этот клубок противоречий вылился в войну за Шлезвиг.

Конец дома Августенбургов

По итогам датско-германского конфликта за старшим сыном Кристиана-Августа, Фридрихом, был закреплён титул герцога Шлезвиг-Гольштейна, хотя фактически он не выезжал из своих силезских поместий и мало интересовался тем, что происходило в этой области Германской империи. Политическая близость Августенбургов с Гогенцоллернами была подтверждена браком дочери Фридриха, Августы Виктории, с будущим кайзером Вильгельмом II.

Младший брат нового герцога, Христиан, в 1866 году вступивший в брак с Еленой, дочерью королевы Виктории, остался жить в Великобритании. В 1916 году супруги справили золотую свадьбу. С началом Первой мировой войны их дочери отказались от своих германских титулов и приняли британское подданство, а сын Альберт (ум. 1931) усыновил одного из Глюксбургов и передал ему своё наследство. Этот последний из Августенбургов был холост, но имел внебрачную дочь, которая в 1940 г. вышла замуж за герцога Аренберга.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Ссылки

• [genealogy.euweb.cz/oldenburg/oldenburg4.html Родословная роспись Августенбургского дома]

Отрывок, характеризующий Августенбургский дом

– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.