Август Вильгельм Брауншвейг-Бевернский

Август Вильгельм Брауншвейг-Бевернский
нем. August Wilhelm, Herzog von Braunschweig-Bevern
Дата рождения	10 октября 1715(1715-10-10)
Место рождения	Брауншвейг
Дата смерти	2 августа 1781(1781-08-02) (65 лет)
Место смерти	Штеттин
Принадлежность	Пруссия Пруссия
Годы службы	1731—1781
Звание	Генерал от инфантерии
Командовал	губернатор Штеттина (1758—1781)
Сражения/войны	Война за польское наследство Первая Силезская война: Мольвиц Вторая Силезская война: Гогенфридберг Семилетняя война: Лобозиц, Рейхенберг, Прага, Колин, Бреслау, Райхенбах
Награды и премии

Август Вильгельм Брауншвейг-Бевернский (нем. August Wilhelm, Herzog von Braunschweig-Bevern; 10 октября 1715, Брауншвейг — 2 августа 1781, Штеттин) — герцог Брауншвейг-Бевернский, прусский генерал от инфантерии, кавалер ордена Чёрного орла, губернатор Штеттина, участник Семилетней войны. В литературе издавна принято именовать герцога просто Бевернским или принцем Бевернским.

Биография

Август Вильгельм родился в семье герцога Эрнста Фердинанда, также прусского генерала. Поступил на прусскую службу в 1731 году, в том же году стал капитаном. В 1734 году в свите Фридриха, тогда ещё наследного принца, совершил поход к Рейну. В том же году произведён в майоры, в 1739 году — полковник, командир полка фон Калькштайн.

Участник Войны за австрийское наследство, ранен при Мольвице, отличился при Хохенфридберге. С 12 мая 1742 года — генерал-майор. 17 мая 1750 года произведён в генерал-лейтенанты и награждён орденом Чёрного орла. Считался по тем временам учёным офицером, прекрасным знатоком тактики.

В битве при Лобозице отличился, взяв гору Лобош и решив, тем самым, исход сражения в пользу пруссаков. В следующем году возглавлял одну из колонн прусской армии, вторгнувшейся в Богемию. В бою при Рейхенберге нанёс поражение корпусу австрийцев под командованием графа Кёнигсегга.

Участник битвы при Праге. Был послан королём во главе 20 тысячного корпуса для наблюдения за армией Дауна, вызвал неудовольствие короля, отказываясь атаковать австрийцев, поражение Фридриха при Колине, когда он решил взять дело в свои руки, оправдало задним числом осторожность принца Бевернского.

После того, как принц Август Вильгельм сложил с себя командование армией, находившейся в Гёрлице и имевшей трудное задание прикрывать Берлин и Силезию от наступления превосходящих австрийских сил, был назначен на его место. В советники ему был придан фаворит короля генерал Винтерфельд, вскоре погибший в сражении при Мойсе. Злые языки утверждали, что герцог не пришёл на помощь Винтерфельду, так как был не прочь избавиться от непрошенного ментора. С задачей сдерживания австрийцев справился неудовлетворительно, оказавшись, в конце-концов, под стенами Бреслау, простоял два месяца в бездействии, не оказав помощи гарнизону Швейдница, хотя Фридрих буквально бомбардировал его требованиями начать активные действия против австрийцев, предрекая ему в противном случае то, что вскоре действительно и произошло. Проиграв сражение при Бреслау, оказался на следующий день в австрийском плену, как тогда утверждали, неслучайно, а из страха предстать перед Фридрихом.

В 1758 году вернулся из плена (был отпущен австрийцами безо всяких условий, так как являлся родственником Марии Терезии) и больше не получал ответственных заданий, а был послан губернатором Штеттина на относительно второстепенный участок войны. 28 февраля 1759 года произведён в генералы от инфантерии.

В 1761 году, будучи губернатором, оказался замешан в довольно тёмное до сих пор дело с изменой русского генерала Тотлебена, начавшееся с письма, отосланного Тотлебеном Беверну в феврале 1761 года, где Тотлебен просил о присылке доверенного лица, которому он мог бы от чистого сердца сообщить своё «откровенное мнение». Беверн немедленно известил о предложении Тотлебена своего короля, в дальнейшем, переписку с Тотлебеном взяли на себя Генрих Прусский и сам Фридрих, несказанно обрадованный перспективой получить источник информации первого класса среди командования русской армии. Его ожидания были впоследствии обмануты.

В 1762 году герцог Бевернский подписал от прусской стороны перемирие с русскими. Несколько позже возглавил корпус, затребованный Фридрихом в Силезию и выдержавший основную тяжесть сражения в бою при Райхенбахе. После успешного окончания боя, ему было передано главное командование всеми прусскими войсками в Силезии и Лаузице. После заключения Губертусбургского мира вернулся в Штеттин, где оставался до самой кончины губернатором.

По характеристике Фридриха в его истории Семилетней войны, герцог был знающим офицером, редкой храбрости, прекрасным командиром эшелона или фланга, но для того, чтобы быть военачальником, ему не хватало независимости духа и воли, и то, что он сам это чувствовал, сковывало его ещё больше.

Литература

• Беверн Август-Вильгельм // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• August Wilhelm (preußischer General)  (нем.)
• Fiedrich der Große: Der Siebenjährige Krieg (1763), in: Friedrich der Große: Historische, militärische und philosophische Schriften, Gedichte und Briefe, Anaconda Verlag, Köln 2006
• Kessel, Eberhard: Tottlebens Verrat, in: Militärgeschichte und Kriegstheorie in neuerer Zeit: ausgewählte Aufsätze / Herausgegeben und eingeleitet von Johannes Kunisch, Duncker und Humblot, Berlin 1987 (Reihe: Historische Forschungen; Bd. 33)

Отрывок, характеризующий Август Вильгельм Брауншвейг-Бевернский

– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!